Две тени просквозили в глубине этого колдовского стекла, «Ма-авра! Ма-авра!»— внутренним, естественно, слухом услышал он, как тот котяра с порванными ушами призывает свою пассию, как она, распаляясь, отвечает ему тягуче и хрипло: «Харла-ам! Харла-ам!» Так в детстве говорила мать, умевшая переводить и с кошачьего, и с птичьего. Это были имена любви, о которой рассказывала Наталья.
— При таком освещении еще куда ни шло, — говорила жена, — но днем, на улице, тебе можно дать все пятьдесят…
— Где ты взяла это зеркало? — перебил он.
— Купила.
— Где купила?
— В лавке.
— В какой лавке?
— Не помню. Где-то на Невском.
— А может быть, на Караванной? В доме номер восемь? Четвертый этаж, квартира налево?
— Ваня, — прошептала жена, потрясенная его всеведением. — Ваня, я…
— Дура! Кто тебя к ней послал?
— Нина Николаевна.
— Что за Нина Николаевна?
— Я тебе сто раз повторяла! Нина Николаевна с третьего этажа, супруга Павла Семеновича. Он у нее тоже,…
— Тоже? Что — тоже? Что ты ей про меня рассказываешь?
— Честное слово, ничего интимного!
— Тоже!… Дай сюда эту дрянь.
Он замахнулся — шмякнуть зеркальце об пол. Жена взвыла:
— Зеркало же! Не смей!
Все— таки швырнув его, правда, на диван, а не на пол, Иван Дмитриевич потянулся к висевшему на спинке стула пиджаку, нашарил в кармане взятую у Шувалова свою визитную карточку и перечитал надпись на обороте: «Вторн. 11-12 ч.». Идиот! Не узнать почерк собственной жены!
— Ты писала?
— Сам-то не видишь?
— И что это означает? Что должно было случиться во вторник, между одиннадцатью и двенадцатью часами утра?
— Ночи, — поправила жена. — В это время наступило полнолуние, только и всего. Она сказала, что при полной луне зеркальце сильнее действует. У меня под рукой была твоя визитка, я и записала на ней, чтобы не забыть, а взять забыла.
— Вечно ты все забываешь! То ключи, то деньги. Почему я никогда ничего не забываю?
— Кроме своих обещаний, — сказала жена, успокаиваясь, как всегда, от его крика.
— И вообще, я разрешал брать мои визитки?
— А что здесь такого? Я же тебе не чужая.
— Нет, ты скажи: разрешал?
— Извини, я думала, тебе лестно, если незнакомые люди оказывают мне знаки уважения как твоей жене. Между прочим, эта гадалка относится к тебе с большим уважением. Когда месяца два назад я пришла к ней впервые, они с мужем целый час, наверное, про тебя расспрашивали.
Иван Дмитриевич вздохнул. Теперь было ясно, почему в последних книжках Н. Доброго у Путилова появилась кроткая, как ангел, жена, молча страдающая от того, что мужа постоянно нет дома, и сын-бесенок, единственный в мире человек, способный обмануть великого сыщика.
Он встал, босиком прошлепал к шкафу. Достав припрятанную там накануне куклу с торчащими из нее иголками, показал жене:
— Это я? Жена кивнула.
— Тоже ее работа?
— Я только взяла у нее иголки, а куклу шила сама.
— Молодец, похоже получилось. Должно подействовать.
— Да, но если ты думаешь, что я хочу извести тебя колдовством, то ошибаешься. Это не черная магия, а белая.
— Зачем? — устало спросил Иван Дмитриевич.
— Ради тебя же самого. Вернее, ради нас обоих и Ванечки… Она сказала, что так можно излечить некоторые твои хронические болезни. При условии, что мои помыслы будут чисты, иначе я могу тебе навредить. Трудно было на это решиться, потому что в последнее время я иногда начинала тебя ненавидеть, но вчера утром у тебя так пахло изо рта, что я решилась. Тут как раз ты позвонил, я пошла открывать, а куклу забыла на диване. Потом смотрю — нету.