С аукциона продано.
Как будто сад отгородили
И деревцо одно забыли,
И там в пустыне полевой,
Оно стоит за городьбой;
Погибает бедное растенье,
Когда искусный садовод
О нем не примет попеченье,
И в сад к себе не унесет!
Притом, какой же будет плод
Ветвей и штамба направленье?
Малютку бури заедят,
Жары, ветры, морозы, снеги,
Прививок нежный истребят
И не созрелые побеги;
А на долине, одинок,
Один остается дичок.
Несчастный Леонид остался
На трудном жизненном пути,
Младенцем сирым, лет пяти;
Но к старцу доброму попался.
Героя нашего он взял
Из чистого благодеянья,
Он сердце дать ему желал
И верный капитал: познанья;
Хотя процент с него, порой,
Бывает: горести с сумой.
Старик старался понемногу
Его заставить полюбить
Образования дорогу
И им уме руководить.
III
Начало горькое ученья
Давно оставил Леонид
И всеблаго просвещенья
Уж сладкий плод его манит.
Его не мешала света тьма,
Он чтеньем, лестницей ума,
Стремился тихо к совершенству.
Не редко старца разговор,
Его беседы и сужденья,
Его благие наставленья
И с целью заведенный спор,
Производили впечатленья
Писали сердцу приговор.
Учился он весьма прилежно,
Стараясь ласки заслужить,
Старик любил его так нежно,
Как только сына мог любить;
Когдаж, порою, в затрудненье
Вводил учителя предмет,
Сам ученик давал ответь
Предупреждая объясненье;
Какой-то в нем однакож сон
Все замечали с малолетства:
Забав, увеселений детства,
Невольно удалялся он.
Его лелеяли, ласкали,
К бедам несчастье не вело,
Но было, милое чело
Покрыто дымкою печали.
И в этом непонятном сне,
Черты прелестные блестели,
Глаза у юноши горели,
Как угли черные в огне.
Вдали от шумного волненья,
В одних окошках видя свет,
Он в тишине уединенья
Достиг четырнадцати лет;
Не редко, получив свободу,
От дела, в праздные часы,
Любил смотреть он на природу
И наблюдать ее красы:
Едва луч солнца животворный
Зарю на небе зажигал,
Он, посетив поток нагорный,
В немом восторге утопал.
Пренебрегая крутизною,
Тропы неверной кривизною,
Взбирался он на темя гор
И вдаль вперял свой жадный взор,
Пленяясь утра красотою;
Любил он капли обретать,
Природы слез, росы перловой
И в свод небесный, бирюзовой,
За нею мыслью улетать.
Производительницы милой
Он книгу дивную твердил,
Ее чарующею силой
Невольно увлекаем был;
И мудреноль, что восхищала
Она, волшебница, его,
Что мать ребенка своего
Сосцами нежными питала?
Богат красот ее предмет,
Ее источник брызжет сильно:
Оттуда черпает обильно
И живописец и поэт.
Он был так мирно услаждаем,
На лоне матери, родном,
И в сердце сумрачном своем
Невольно ей воспламеняем.
Так, зажигательным стеклом,
Лучи сосредоточив в нем,
Огонь мы солнца похищаем;
Но там, где гордо над рекой
Скала чело свое нагнула,
И где природа проглянула
Картиной дикой и глухой;
Где меж ущелий ветер воет,
Где высится сосна и ель,
Где вдвоем сердито роет
Свою глубокую постель;
Где тени яворов густые
Одеждой черною лежат,
И где над пропастью висят
Издавна камни вековые;
Туда стремился Леонид,
На исполинские вершины:
Любил он мрачные картины,
Природы одичалой вид.
Не редко, позднею порою,
Там одинокий он блуждал
И с грустной думою встречал
Лампаду ночи над рекою.
Когда же в осень, ветра свист
Между ущелья завывая,
Клубил, полями пробегая,
Деревьев пожелтелый лист;
Он приходил, в речные воды
Свой взор прощальный устремить
И траур свой соединить
С печальным трауром природы
Любил он видеть, как лежат
Зимою холмы снеговые
И пирамиды ледяные
Над бездной пропасти висят;
Но чаще, лишнею порою,
Внимания музыку громов,
Любил следить он за струею
Молниеносных облаков.
Так, шаловливую зарницу
Он и сегодня наблюдал,
Покуда старец не позвал,
Через слугу, его в светлицу.
«Ну что» сказал он: «ты измок,
Ну мудрено ли простудиться,
Сам не увидишь как случится,
И что смотреть, какой тут прок?
Ужель ты не знаком с грозою?
Она и нынешней весною