Сны
1
 Час Быка наступает, не пытайся уснуть.
 Все снотворные совы тебе не помогут.
 Это тени Памира ложатся на грудь,
 это млеет земля у порога.
Бес зазнался, балует асфальтом солдат,
 твоему ли позору давать объясненье?
 Слиплись звезды и сойке, покинувшей сад,
 что сказать в утешенье?
2
 Через месяц приснится Америка, в ней
 двое в белых плащах и ребенок-воитель.
 Кто нам встречу зачтет и проснется, верней,
 чем сведет нас с ума белой ночи правитель?
Я живу здесь за Вас и прощаю себе
 лишний жест и питье на границе канала.
 Я живу здесь от Вас, и, отмерив семь бед,
 я готов на ответ для райка и для залы.
3
 Враг врага моего, твой разумен ли хлеб?
 И во что ты играешь на этой лужайке?
 Ты загонишь козу в опорожненный хлев
 и раскрутишь свой сон на отцовской фуфайке.
Ты есть жизнь среди жизни, которой бы жить
 (В Поднебесной, как в бане архангельской глухо.)
 Если терпят тебя, то за свойство любить
 за пределами зренья и знанья, и слуха.
4
 Чем мы располагаем? Все слова.
 Слова и сны, и между ними эхо,
 и сольный смех, и тяжести, и ухо
 Держителя, что милости ковал.
 Так что же я на чистых этих снах,
 Отца встречая, трепещу с ответом?..
 Что делаю на этом свете?
 Этом?
Возвращение в лето
1
 Безжалостная ласточка заката
 капризничает, рвется за ограду
 оравы облачной, зашедшей на постой.
 Не огорчай, прижми, крылом укрой.
Я видел сны, прекрасные порой,
 но клятые марали суть полета,
 не ведая, что он не той породы,
 что мы привыкли видеть под горой.
А за горой реактор жертву ждет,
 и царь-девица в пасть ему идет,
 чтобы спасти от глада поколенья
 детей, не знавших правды и печали,
 которым звери пели и качали
 их люльки в розах, не знававших тленья.
2
 Влажно еще, госпожа, в приближенных лесах.
 (Переведи мне из хроник о кошке и мышке.)
 Влаги паучье скольженье уместно в слезах,
 на территории лета не хочется слышать
 плеска и рева великих небесных коров.
 (Марфе для действия выдана роза ветров.)
Полдень. На пастбища памяти роза шатров
 вышла сережки просить на краю ойкумены.
 Ополоумела, что ли? Дать ей шаров
 с елки берлинской, отмыть и казнить за измену.
 (Розам негоже шататься по злачным краям
 это советует деве и деда Хайям.)
Вечер блестящей грозы накормил пауков.
 Ярче следы госпожи на траве безответной.
 Вязы молчат, и до снятия их париков
 переведи мне из хроник о переписке секретной
 кошки корявой соседа, вкусившего лунный оскал,
 с мышью ворчливой, что грел на груди Ганнибал.
3
 Отпуск из воска, там электричка молчит,
 и надрываются пчелы, виясь над малиной.
 Марки мусоля, на клумбе ребенок ворчит,
 праведный ястреб ласкает небесную глину.
 Я обретаю ее, если в поле закрою глаза
 и зависаю над липой, полной прохладного меда.
 Дышит слеза, отзывается в море гроза,
 шепот медянок с обочины Божьего следа.
Реалии
Леве Васильеву
Полынья. Не помню имени
 семени на дне поляны,
 опечаленного пламени
 вознесенные изъяны
 верескова рода-племени.
Поводырь махорки матерной
 из лукошка комья пряжи
 выстроил на скверной скатерти,
 среди них котенок ляжет
 пульсом нежности и памяти.
Ветер деда за горою
 разбирает лист на кладбище.
 Нищете глаза закрою:
 не смотри на двор и пастбище 
 горе местного покроя.
Дешевеет дождик. В иней
 смех шипит на перекрестке.
 Ты перекрестись и выпей
 ужас тихий из наперстка 
 грех Михнова перед Веней.
«У тумана весел нет»
У тумана весел нет.
 Дверь на кончике проспекта
 Запелената в жилет.
 Резким дворником пропета.
У реки ступеней нет.
 Небо пляжа оголяет
 Нераскрашенный рассвет.
 У вдовы собака лает.
Я верну тебя горе
 Македонского замеса.
 Гд е ягнята в серебре
 Колокольцев от Рамзеса.
Гд е почтенная трава
 На обедню точит пальцы
 У раскованного рва
 Засыпают погорельцы.
Ты да я и тень в тетрадь.
 Тень фонтана подземелья
 Местью иволги размять
 Песен рисовые комья.