«Что-то ослепительное, несомненное, никогда не виденное, пленительное, нужное было в этом подлетевшем и умчавшемся человеке. Всё остановилось. Важным было только его возвращение.
В его брызжущем остроумии было столько захватывающей увлечённости, грассирующее его «р» так дразнило, его стройное, лёгкое тело (изящное не деланным, а кровным изяществом), худое лицо, тонкий нос с горбинкой и ярко очерченными ноздрями всё было в совершенстве в первый раз! Упоительно! Ни на кого не похоже!».
Эту встречу Марина описала потом в стихотворении «Конькобежцы», посвящённом Асе и Борису:
Башлык откинула на плечи:
Смешно кататься в башлыке!
Смеётся, разве на катке
Бывают роковые встречи?
Смеясь над «встречей роковой»,
Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.
Всё удаётся, все фигуры!
Ах, эта музыка и лёд!
И как легко её ведёт
Её товарищ белокурый
Счастливое лето 1911 года сёстры провели в Коктебеле. Марина встретилась там с Сергеем Эфроном.
«Это лето было лучшим из всех моих взрослых лет, и им я обязана тебе», пишет М. Цветаева Максимилиану Волошину, в доме которого она познакомилась с будущим мужем. Анастасия, приехав попозже, не узнала сестру так она похорошела, столько счастья светилось в её глазах. Потом к Асе приехал Борис Трухачёв.
Стихотворение Марины «Лесное царство», посвящённое сестре, так подходило этой юной паре, хотя написано было три года назад:
Ты принцесса из царства не светского,
Он твой рыцарь, готовый на всё
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твоё!
.
Хорошо быть красивыми, быстрыми
И, кострами дразня темноту,
Любоваться безумными искрами,
И как искры сгореть на лету!
Из Коктебеля Марина и Сергей уезжали в башкирские степи, на кумыс. «Сестра Ася со своим возлюбленным ей не было семнадцати, ему восемнадцать лет с того же феодосийского вокзала уезжала в другую сторону, в Москву и дальше, в Финляндию. Их судьбы расходились
Стоишь у двери с саквояжем.
Какая грусть в лице твоём!
Пока не поздно, хочешь, скажем
В последний раз стихи вдвоём
От Ивана Владимировича всё тщательно скрывалось» (Виктория Швейцер, «Быт и бытие Марины Цветаевой», М., «Молодая гвардия», 2002.)
Стихотворение Марины «На вокзале», датированное 1911-ым годом:
Два звонка уже, и скоро третий,
Скоро взмах прощального платка
Кто поймёт, но кто забудет эти
Пять минут до третьего звонка?
..
Кто мудрец, забыл свою науку,
Кто храбрец, забыл свое: «воюй!»
«Ася, руку мне!» и «Ася, руку!»
(Про себя тихонько: «Поцелуй!»)
Поезд тронулся на волю Божью!
Тяжкий вздох как бы одной души.
И цветы кидали ей к подножью
Ветераны, рыцари, пажи.
М. Цветаева пишет М. Волошину из Москвы в Париж в конце сентября 1911 года: «Серёжа пока живёт у нас. Папа приезжает наверное дней через 5. Ждём все (Серёжа, Борис, Ася и я) грандиозной истории из-за не совсем осторожного поведения».
Тому же адресату в начале октября: «Дома, где мы сейчас с Серёжей, страшный кавардак. Ася переустраивает комнату. Кстати, один эпизод: папа не терпит Борю, и вот, когда он ушёл, Ася позвала Бориса по телефону. Когда в 1 ч. вернулся папа, Борис побоялся, уходя, быть замеченным и остался в детской до 6 ч. утра, причем спускался по лестнице и шёл по зале в одеяле, чтобы быть похожим на женскую фигуру.
Ася перед тем прокралась вниз и на папин вопрос, что она здесь делает, ответила: «Иду за молоком» (которого, кстати, никогда не пьёт)
26 сентября было Серёжино 18-ти и мое 19-ти летия. Мы праздновали зараз 4 рождения наши с Серёжей, Асино, бывшее 14 сентября, и заодно Борино будущее, в феврале. Как бы ты на Асином месте вёл себя с Борисом? Ведь нельзя натягивать вожжи с такими людьми. Как ты думаешь? Из-за мелочей».
Марина пишет М. Волошину в Москву из Палермо 4 апреля 1912 года: «Знаешь новость? Ася после пасхи венчается с факиром».
О свадьбе Аси и Бориса вспоминает А. Жернакова-Николаева: «Однажды перед свадьбой Аси я была у Цветаевых. Нижние комнаты были полны её приданым. В зале помещались исключительно хозяйственные предметы. Мне пришла в голову сумасбродная мысль: я предложила Андрею сыграть в цыган. Мы с ним повязали на головы красные повязки, через плечо надели красные ленты. Взяв огромный таз, мы налили в него спирт и зажгли. Это должно было изображать костер. Андрей под гитару стал петь цыганские романсы. Вдруг в зал ворвалась их знаменитая экономка Александра Олимпьевна Всплеснув руками, она завопила: «Барышня, милая, Андрей Иванович! Да ведь вы дом сожжёте. Анастасии Ивановны приданое погубите». «Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют», засмеялась я ей в ответ.