— Тебе я верю.
— Зря.
— Почему?
— Не знаю.
— Ты рада, что мы вместе?
— Нет.
— Ты говоришь неправду.
— Я говорю правду. Я не рада этому. Я счастлива. И поэтому очень боюсь, что все кончится.
— Закури мне сигарету.
— Я тоже закурю, можно?
— Очень хочется?
— Ужасно.
— Ты делаешься вульгарной, когда куришь.
— Ну и что? Во-первых, ты меня в темноте не увидишь. Во-вторых, мужчин тянет именно к вульгарным женщинам.
— Молодых — может быть.
— Всех.
— Значит, я — исключение.
— Нет, — сказала она, протянув ему зажженную сигарету. — Не обманывайся.
— Ты говоришь это, потому что снова хочешь быть со мной?
— Не бери это в голову. Я как кошка — хочу быть с тобой постоянно, мне очень хорошо с тобой, только я сразу от тебя уйду, если ты когда-нибудь спросишь: «Было ли тебе так же хорошо с другими?» Извини, что я это сказала, но ужасно боюсь потерять тебя. Нет, я сказала плохо... Потеря — это когда кошелек пропал... Слишком вещественно... Я боюсь потерять себя... Вот...
— Хорошо, что ты это сказала, человечек... Я бы обязательно спросил тебя об этом, такова уж наша природа, вроде оленей, сшибаемся рогами — кто выиграет бой на глазах у подруги... Знаешь, я, тем не менее, — только не сердись — спрошу тебя один раз, сейчас, раз и навсегда, не иначе... У нас с тобой большая разница в годах...
— Нет... Ты говоришь не то.
— Пожалуйста, не перебивай. Потом возразишь. Я не хочу тебя обидеть и так же, как ты, очень боюсь потерять себя. У нас с тобой очень большая разница в возрасте... К сожалению...
— К счастью, — сказала Криста. — К счастью для меня.
— Ты снова перебиваешь. Зря...
Криста села и, усмехнувшись, глубоко затянулась. В этот миг он заметил, какие у нее ужасные синяки под глазами; потом сигарета утратила свой тревожно-траурный свет, снова сделавшись пепельной, — только красный кружок в ночи определяет то, что через несколько минут исчезнет навсегда, превратившись в прах, который раньше был табаком, вымоченным в меду.
— Я перебиваю тебя, потому что воспитывалась в эпоху оккупации; пять лет — это срок... Поэтому не умею слушать...
— Ну, постарайся...
— Хорошо.
— Когда я читаю Шекспира, то думаю о доброте человечества, конопушка... Мир очень поумнел с той поры, когда он публиковал свои пьесы... Биология и медицина стали общедоступными науками... Мы все знаем о физиологии... От нее никуда не денешься... Так что нет нужды врать друг другу с самого начала... Поэтому, когда ты, храня свою любовь ко мне вот здесь, — он притронулся пальцем к ее груди, — и здесь, — он медленно переместил палец к ее голове, — тем не менее почувствуешь, что тебе недостает меня вот тут, — он постучал ладонью по кровати, — ты скажешь мне об этом открыто, и мы, как друзья, только так и никак иначе, подумаем, как следует поступить. Ты можешь мне обещать это?
— Должна.
— Почему «должна»? Я спрашиваю: сможешь ли?
— Хочешь прочесть лекцию о физиологии женщины? Мне это ужасно интересно... Никто ничего не знает о физиологии, потому что этой паршивой, но, увы, необходимой науки не существует отдельно от духовности. Если ты постоянно думаешь: «Как ей со мной, чувствует ли она меня?» — значит, ты мне не веришь и считаешь шлюхой, которая забралась к тебе в постель... Да, да, так! Значит, я умею притворяться, то есть лгать тебе, если могу делать вид, что мне хорошо, а на самом деле я мечтаю совершенно о другом... А как можно быть вместе с такой женщиной? Это же сплошное страдание... — Она жестко усмехнулась. — Разведка какая-то, а не любовь... Запомни: нет плохих мужчин. Все зависит от того — любит его женщина или нет, хорошая она или плохая, лгунья или честная, ханжа или умная... Вот и все. Ты умеешь замечательно слушать...