Укажете точное время, когда он сообщил вам о вылете Штирлица из Мадрида. Все ясно?
— Все ясно.
— Очень хорошо... А теперь с вами, Лангер... К вам позвонили из Мадрида по поводу Штирлица, не правда ли?
— Да.
— Кемп?
— Да.
— Вы понимаете, что наш разговор записывается на пленку?
— Да.
— Вы открываете мне секретные сведения по собственному желанию, без какого бы то ни было принуждения с моей стороны?
— Я отвечаю добровольно, без давления.
— Меня не устраивает такой пассаж. Я спросил: вы открываете мне ваши секретные сведения без давления?
— Да, я открываю вам секретные сведения без давления... с вашей стороны.
— Ригельт, вы это подтверждаете?
— Да, да, конечно, — ответил тот, по-прежнему завороженно глядя на бумаги, что лежали на столе.
— Ригельт, вы подтверждаете, что Лангер убил своего телохранителя Фрица ударом рукоятки «парабеллума» в висок?
— Но я этого не видел...
— Меня не устраивает такой ответ.
— Да, подтверждаю.
— Нет, меня и этот ответ не устраивает, вы знаете, как даются показания такого рода. Их дают развернуто, исчерпывающе, подробно.
— Лангер устранил своего телохранителя...
Роумэн перебил его:
— Имя! Вы забыли назвать имя. Имя и фамилию.
— Фриц Продль, живший в Лиссабоне по документам на имя Васко Алвареша, работавший личным секретарем Лангера, был убит им во время ссоры, произошедшей на моих глазах, ударом «парабеллума» в висок...
— Вы это видели лично?
— Да.
— Вы свидетельствуете это свое показание под присягой?
— Да, я готов присягнуть.
— Лангер, вы подтверждаете показания Ригельта?
— Нет.
— Подумайте еще раз.
— Мне нечего думать. Это он, Ригельт, убил моего секретаря Фрица Продля, действительно жившего здесь по паспорту Васко Алвареша, когда понял, что тот получил документы, из которых можно было сделать вывод о провале миссии Ригельта в Латинской Америке.
— Какой именно?
— Миссии, связанной с транспортировкой Штирлица на нашу опорную базу.
— Какую? Штирлиц должен был поселиться в Асунсьоне?
— Да, первое время там, вы правы. Но — подконтрольно. А Штирлиц ушел, скрылся. По его вине. Это не было случайностью. Вот за это Ригельт и устранил Фрица Продля. На моих глазах.
— Так кто же из вас говорит правду? — Роумэн смотрел то на одного, то на другого. — А?
— Я! — Ригельт снова опустился на пол, ноги, верно, не держали его. — Я вам выгоднее, чем Лангер, хотя он и является руководителем лиссабонской группы. Я вам выгоднее, потому что, когда Отто Скорцени вернется, — а он скоро вернется на свободу — я снова буду с ним, а он знает то, что и не снилось Лангеру. Я выгоднее вам, Герберт, даю честное слово!
— Какое вы мне даете слово?
— Честное слово! Я всегда был зеленым СС, я не носил эту страшную черную форму! Лангер из гестапо, их организация осуждена по решению трибунала в Нюрнберге!
— Не теряйте лицо, Ригельт, — поморщился Лангер. — Ни вас, ни меня не убьют, мы нужны им живыми. Вы, как и я, в дерьме, не марайтесь еще больше. Берите на себя Фрица, это нужно им для того, чтобы крепче нас держать, неужели не понятно? Все знают, что у меня не хватит силы его убрать, я из другой породы, зачем лжесвидетельствовать?
— Помолчите, — сказала Криста. — Я должна поменять пленку в диктофоне.
— В том, что сказал Лангер, — заметил Роумэн, как-то наново рассматривая Ригельта, — есть резон. Он дает вам дельный совет, соглашайтесь. И развяжите вашего друга... Вот так, молодец... Лангер, когда вы узнали, что ваш телохранитель осужден к повешению в Кракове?
— Месяца два назад.
— А точнее?
— В начале октября сорок шестого года.
— Так, может, мы сформулируем ваше показание иначе? «Я, Лангер, штурмбанфюрер СС, живущий в Лиссабоне по документам Энрике Ланхера и возглавляющий фирму...