Девушка, сидевшая в бюро, объяснила, что эти объявления расклеивали только один раз, да и то без разрешения муниципалитета, самовольно: «Приехали ночью и расклеили по всем стенам за час до прибытия рейса из Рио, не срывать же при пассажирах?! Нет, с той поры больше не расклеивали, может, договорятся с властями, тогда другое дело, но все равно надо сделать щиты из фанеры, не портить же деревянные стены, клей у нас плохой, остаются желтые следы, некрасиво, а мы как-никак первый аргентинский город, на стыке границ с Парагваем и Бразилией, не престижно, согласитесь...»
До того, как отправиться к Райфелю в его склады, Роумэн заглянул в типографию, зашел к хозяину, сеньору Карлосу Эрмида Игуэрасу (выпаливает сто слов в минуту, усы нафабрены, закручены вверх по-кавалерийски, невероятно порывист в движениях, несостоявшийся репортер, мечтает о литературной карьере, выпустил свою книгу стихов тиражом в сто экземпляров, разослал всем друзьям, родственникам и в столичные газеты, ответа ни из одной не получил, рецензий, как ни ждал, не дождался). Поинтересовавшись, можно ли к сегодняшнему вечеру напечатать пять объявлений — оплата наличными, организация отдыха и рыбной ловли на Паране, — Роумэн заметил:
— За ценой не постою, начало бизнеса предполагает вложения.
— Размер? — сразу же спросил Игуэрас. — Я могу напечатать прекрасные объявления в два цвета, черный и синий, прекрасный шрифт, возможна переработка в рифмованном стиле, стоить будет ерунду, десять процентов от общего объема работы, довольно дороги воспроизведения фотографического материала, впрочем, и качество не слишком-то хорошее. Я всегда говорю правду в начале разговора, чтобы не было каких-либо недоразумений в конце; мы, аргентинцы, люди чести, прежде всего доверие друг к другу, согласитесь, что я прав?!
Дважды Роумэн пытался перебить сеньора Эрмида Игуэраса, но понял, что дело это безнадежное, —солист ; ну, и слава богу, в таких только надонащупать нужную точку — скажут все, в чем заинтересован. Упоминание о «рифмованном стиле» помогло Роумэну верно построить разговор, он сразу же попросил хозяина подумать, как можно положить на стихи простой текст: «Желающие отрешиться от суеты могут провести три прекрасных дня на Паране, отдаваясь рыбалке и созерцанию сказочной тропической природы».
— Вообще-то вы довольно красиво сказали текст в прозе, — заметил сеньор Эрмида Игуэрас, но в глазах его уже зажегся алчный блеск творчества, и он подвинул к себе чистый лист бумаги. — Через пять минут я предложу вам варианты.
Роумэн достал свои «Лаки страйк», закурил, подумал, что бы сказала Криста об этом человеке (она давала поразительно точные и в высшей мере краткие характеристики, схватывая самую суть человека), закурил и задумался, как лучше поставить вопрос о том объявлении, что было расклеено в авиапорту: называть имя одного лишь Шиббла или Райфеля тоже? Впрочем, вероятно, хозяин сам назовет эти имена, надо только ждать, из негольется ; как каждый поэт, он, видимо, алчет аудитории.
— Вот, — сказал сеньор Игуэрас; прошло не пять, а всего полторы минуты. — Извольте: «Кто хочет неги и покоя, объятий древней старины, кто хочет спать не сидя — стоя, рыбачьте в дельте Параны!» Как?
Роумэн понял, что сейчас самое время для сакраментальной фразы: «Неужели вы это сами сочинили прямо сейчас?» Ничто не делает поэта твоим другом, как открытаянекомпетентная лесть.
— Ах, ну, конечно, сам и прямо сейчас... Но это следствие той работы, — дон Карлос Эрмида Игуэрас постучал себя по лбу, а потом ткнул пальцем в сердце, — которая происходит здесь постоянно, даже во сне.
— Прекрасно, — повторил Роумэн, — просто не верится, что за одну минуту можно написать такие прекрасные строки...