— Я надаю ему подзатыльников, обещаю тебе, маленькая. Он будет ездить со скоростью тридцать миль в час, не больше... Грегори, я с тобой?
— Конечно, — неожиданно обрадовался Спарк. «Я должен все сказать ему, иначе жить под одной крышей будет просто невозможно. Но, сказав ему это, я убью их любовь, она ведь явно ничего ему не говорила про меня. Какая дикость, а?! Я не имею права ничего ему говорить, это жестоко, это пытка, бедный Пол, вот уж невезучий человек, вот уж бедолага, нежный мой, большой и доверчивый братик... Что же делать?»
Криста обернулась к Элизабет:
— Вы не обидитесь, если я поеду с Полом? Мне Америка внове, я трудно привыкаю к... А Пол так прекрасно рассказывает про все... Я дикая, и поэтому... Вы не будете сердиться?
— Господи, какая красивая, — снова повторила Элизабет, поцеловав Кристу в щеку, и обернулась к Полу, — ну и отхватил красулю! Я таких еще не видела, хотя у нас в Голливуде есть женщины, поверь мне. Спарк, едем первыми, ребята пристроятся за нами, если ты их потеряешь, я подам на развод, понял меня?
— В таком случае считай, что ты его получила, — буркнул Спарк.
Мальчишки, Питер и Пол, повисли на Роумэне с визгом и писком, потом с таким же визгом бросились к Кристе. Глядя на ее лицо с закрытыми глазами, на медленные движения ее рук, прижимавших к себе мальчишек, особенно младшего, трехлетнего Пола, который висел у нее на шее, Роумэн подумал о том, какой нежной и прекрасной она будет матерью; «Скорее бы; мечтаю об этом; в ней так много неосознанного материнства, даже в том, как она боится положить мне ладонь на грудь, чтобы не услышать заячий хвостик, трепыхание сердца...»
— К столу, к столу! — крикнула Элизабет. — Начинается пир!
И по тому, как она весело бросилась на кухню, подмигнув Полу, Кристе стало ясно, что Спарк ни о чем не сказал жене; да и под силу ли такое? «Но ведь мне нельзя не сказать, это как принести в чистый дом грязь, намеренно не вытерев обувь у порога. Я не знаю почему, — сказала она себе, — но я должна это сделать, я не знаю как, но то, что я должна, ясно мне, если я не хочу потерять Пола. Спарк расскажет ему все, он не сможет ему не рассказать о том, что было в Лиссабоне» как я делала все, чтобы он стал моим, как я почти добилась этого. Да, все, что было, — страшно, это как рана, она будет гноиться до тех пор, пока ее не вычистят и не промоют перекисью водорода. Верно, не всякая правда нужна человеку, кто-то из русских писал, что есть правда, которая унижает, люди инстинктивно отталкивают ее от себя, закрываются, придумывают оправдания. Но ведь если она, эта правда, существует, от нее никуда не денешься! Надо найти форму, — сказала себе Криста, — это очень важно — форма правды, это важнее всего на свете, а для меня так и вовсе вопрос жизни и смерти. Если я потеряю Пола, мне нечего делать на земле».
— Элизабет, вы разрешите мне немного поиграть с детьми в прятки? — спросила Криста. — Я до сих пор люблю эту игру, можно? Пять минуток хотя бы.
— Я буду прятаться, я, я, я! — закричал трехлетний Пол и сразу же бросился за штору. — Криста, ищи меня, только не сразу находи!
Роумэн, Спарк и Элизабет сели за стол, прислушиваясь к тому, как мальчишки визжали во дворе, — игра переместилась уже туда.
— Она — чудо, — сказала Элизабет. — Я счастлива за тебя. Пол. Правда, Спарк?
— Да, — кивнул тот. — Очень красивая девушка. Ты никогда ее раньше не встречал?
— Где? — усмехнулся Роумэн. — В немецкой тюрьме? На фронте? Где я мог ее встречать? А почему ты спросил об этом?
— Сколько ей? — спросила Элизабет. — Она смотрится как ребенок. Это, кстати, замечательно: чем больше в женщине ребенка, тем легче мужчине. Это некий консервант мужской нежности.