И тут я тоже что-то немного приустал и от выпитого, и от этих возбуждающих танцев, сел на диван перекурить и вдруг слышу чей-то утробный, еле слышный, потусторонний голос:
Василий это ты?
Я сначала даже и не понял, откуда это. Даже испугался слегка. Думаю, ага, а не белая ли это горячка так начинается? Дурак был совсем. Не знал, что допиться до белой горячки это еще уметь надо. Люди над этим годами работают, да еще и не каждому дано. Со стакана водки она не приходит
А тут вдруг опять:
Василий да тихо так, будто шелест ночного ветерка по листве.
Наконец до меня дошло:
Заремба, говорю, это ты что ли?
А он лежит лицом к спинке дивана и даже не шелохнется, только этот придушенный и еле слышный голос:
Да, это говорю я, Заремба. Только прошу тебя тише! Не поворачивайся ко мне и сиди спокойно, а то на меня обратят внимание, а сам лежит будто труп окоченелый, абсолютно без движения
Да, что случилось-то, тоже шепотом, испуганно спрашиваю я, не поворачивая к нему головы с тобой все в порядке?
Нет, со мной не все в порядке, отвечает голос.
Зар, ты что, встать что ли не можешь?
Не могу. Даже пошевелиться не могу.
Да в чем дело? Ё-моё! Тебе что плохо?
Плохо. Очень плохо. Меня вырвало. Прямо на тахту.
Как? Все это время ты лежишь в собственной блевотине! только теперь я почувствовал неприятный кисловатый душок с его стороны.
Да, с тех пор. Если я встану все увидят, что я весь облевался. Только, умоляю, не говори никому и принеси мне стакан воды умираю от жажды
Вот, господа, до чего доводит наполеонов комплекс! Так этот бедняга и не встал с той тахты до тех пор, пока мы все там совсем не перепились и, как и он, тоже не начали травить. Травили все, не зависимо от пола и возраста. И по одиночке, и попарно, и даже целыми группами. Пусть уж Верди меня простит, но тогда просто какая-то сплошная «Травиата» у нас получилась. Видимо эти красивые куриные ноги нас подвели. А может, водка несвежей оказалась
А утром, когда мы расходились, то заметили длинные подозрительные полосы даже и на бетонной стене дома, идущие вниз от всех четырех окон этой несчастной, вконец заблеванной квартиры. Во как! Умудрились даже и снаружи наследить. Такой вот тошнотворный тот Новый год у нас у всех вышел.
Да и утром года наступившего нас всех еще продолжало подташнивать. По молодости и неопытности утреннее похмелье бывает ужасно неприятным. Единственный из всей нашей компании, лишь малыш Заремба был уже свеж, розовощек и весь светился тихой радостью. Его физические, а главное моральные страдания, наоборот, уже закончились, а вот применить свои, воистину, выдающиеся возможности ему и на этот раз не удалось. Не до того всем было
Дама с собачкой
Мой друг детства и однокашник Игорь Лапин сначала, как и я, вырос в Москве на Народной улице в интеллигентной семье, потому что дед Лапина был легендарным командармом Альбертом Лапиным, который позже, при Сталине, вместе с другими командармами был расстрелян, как враг народа.
Бабка же была сначала стройной красавицей и сестрой милосердия, а позднее боевой подругой этого в последствие расстрелянного деда и знала кучу иностранных языков, потому что после ареста своего легендарного мужа на всякий случай смоталась заграницу и, объехав весь свет, вернулась обратно в Москву только в конце пятидесятых уже совсем дряхлой старухой.
Отец Лапина их сын, стал после расстрела своего отца детдомовцем и сыном врага народа, а позднее дослужился до доктора технических наук и большого начальника.
А кем была сначала мать Лапина, я не знаю. В мою же бытность она уже была преподом немецкого языка в каком-то ВУЗе. Так что Лапин, как вы видите, даже еще живя на Таганке, уже являлся интеллигентом аж в третьем поколении.
А после того как он женился на Татьяне Герасимовой по прозвищу Гераська, которая тоже училась в нашем 9-ом «А», то переехал жить к ней в Лавров переулок, выходящий прямо на Новоспасский монастырь и в двух шагах от нашей школы. Дом у них был старый, а их отдельная квартира странной. Входишь во входную дверь и сразу оказываешься в огромной кухне метров, наверное, двадцать. Из кухни дверь в коротенький коридорчик заканчивающийся уборной, а направо дверь в восьмиметровую жилую комнатку, ровно половину которой занимала тахта, где и жили молодожены. А гостей они принимали на кухне, там же пьянствовали и сами.