А, титан мысли пришел! встретил меня Женин брат Толик.
Отец русской демократии! ответил я ему.
Это у нас такой пароль был. Вместо «здрасти-до свиданья!» перекинуться парой знакомых строк. Он мне из «Золотого теленка». И я ему:
Грузите апельсины бочками!
Да ладно вам, книгочеи! остановил нас Женька. И сунул мне в руки какой-то болт с насаженной на него гайкой. Он знал мою привычку что-то крутить-вертеть. А потом доходчиво объяснил, на какой минуте пешеход догонит поезд, вышедший из пункта «А».
Только сегодня я плохо его понимал. Не то, чтобы полным придурком был. Так, на четвертинку. Да голова моя была забита другим.
Ты чего смурной такой? спросил Женька.
И я все ему и выложил. И про Иркиного отца, и про Ковалиху. И про ее приказ следить за Бурлаками.
Да сказал брат Толик, слышавший мой рассказ. Влип ты, как кур!.. А твой Бурлак, видать, из мест отдаленных прибыл.
Из каких? не понял Женька. Откуда ему было знать, его же отец не сидел.
Брат Толик чертил что-то на большом листе ватмана. Он только что окончил институт и работал архитектором. В какой-то конторе, как он говорил. А иногда и дома.
А, может, у него минус? подумал вслух Толик.
Какой такой минус? теперь уж не поняли ни Женька, ни я.
Эх вы, темнота! Это когда людей отпускают, только запрещают им жить в городах. Кому в трех. Кому в десяти. А кому в целых ста! Так и пишут: «минус сто!».
Ничего себе! присвистнул Женька.
А я испуганно спросил:
Думаешь, Бурлак «минус сто»?.. Чего же делать?
А ничего! сказал Женя. Без нас разберутся!
Брат Толик выглянул из-за своего ватмана и почему-то вздохнул:
Комсомолец!..
А потом повернулся ко мне:
Зайди потихоньку к ним и расскажи про Ковалиху!
После школы, обещал я.
Но, как говорила мама, человек предполагает
Хиксосы, стройся! скомандовал историк Василь Васильевич. И придирчиво осмотрел нашу шеренгу.
Равняйсь!
Еще в пятом классе мы узнали, почему он называет нас хиксосами. Оказывается, племена гиксосов в каком-то затертом веке вторглись в Древний Египет и сколько-то там веков безобразничали в нем. Зато они научили египтян воевать на колесницах.
Смирно! громче прежнего проорал историк. Обалдевать знаниями шагом марш!
И мы послушно потопали в дверь нашей мужской семилетки. Но я не успел в нее войти. Потому что Василь Васильевич взял меня за шкирку и прошипел:
А ты к директору!
На меня как будто потолок обвалился. За что? Что я такого сделал?
Николай Григорьевич не стал ничего объяснять. Он просто помахал перед моим носом бумажонкой с корявыми буквами.
Твое?
Я только ниже опустил голову.
Положи портфель и ступай за матерью!
Зря говорят: «Книга источник знания». Для мелких пакостников это еще и способ вляпаться в очередную беду. Пару дней назад я дочитал книгу какого-то Яна «Батый». Очень там было завлекательное место, когда рабы восстали против то ли бухарского, то ли хорезмского шаха и вырвались из тюрьмы. Они сорвали с себя железные ошейники, на которых было выбито клеймо «Навеки и до смерти». Ошейники переделали в кинжалы, а к надписям добавили пять слов. Получилось: «Навеки и до смерти ненавидь шаха и его палачей». Во как!
Я не нашел ничего лучшего, чем запечатлеть на листочках запавшую в душу фразу. Правда, с небольшими изменениями. Но какими! «Навеки и до смерти ненавидь немку и ее палачей!». Уж не знаю, что плохого сделала мне бедная Ольга Никифоровна. Просто захотелось выпендриться. А Юрка Головань поплевал на мои листочки и пришлепал их к стенке. «Ничего страшного! подумал я. На Головешкиной слюне долго не провисят!».
Да вот беда. Головешкина слюна оказалась крепче всякого клея. Первоклашки, учившиеся в первую смену и уже умевшие читать, дружным хором долдонили на всю школу:
Навеки и до смерти ненавидь немку и ее палачей!.. Навеки и до смерти ненавидь немку и ее палачей!
И так до посинения. Пока их радостный хор не долетел до учительской. Следствие было коротким: такой безобразный почерк имел только одного хозяина.
Николай Григорьевич славился своим умением вышибать слезу. Стоило очутиться перед ним даже самым отчаянным головорезам, как глаза их превращались в соленые фонтаны.
Посмотрите на себя! говорил он. Где ваши отцы? В чистом поле ваши отцы! Только птицы кричат над ними И что же они кричат? «Зря, кричат, положили вы жизнь за эту мелкую шпану!».