Это такое странное сооружение, которое стоит перед въездом на дачу Большого театра в Серебряном бору и выглядит как такой землемерный столб, врытый в землю, на котором кисточкой написаны деления от одного до семи. И гиря на этих делениях покачивается ржавая на ржавой же проволоке, перекинутой через колесико с другой стороны этого странного столба, и уходит в землю.
Я спросил у дворничихи: «Что это такое?» Она мне говорит:
«Как что такое? это говномер!»
Я говорю: «Как говномер?!»
Она:
«Ну говномер! Это подведено к ассенизационной яме: уровень повышается гиря понижается. Как доходит, до деления, там, шесть значит, надо уже вызывать золотариков»
Всё было пасмурно и серо,
И лес стоял как неживой,
И только гиря говномера
Слегка качала головой.
Не всё напрасно в этом мире
(Хотя и грош ему цена!),
Не всё напрасно в этом мире:
Покуда существуют гири,
И виден уровень говна!
Каким бы полотном батальным ни являлась
советская сусальнейшая Русь,
какой бы жалостью душа ни наполнялась,
не поклонюсь, не примирюсь
со всею мерзостью, жестокостью и скукой
немного рабства нет, о, нет,
еще я духом жив, еще не сыт разлукой,
увольте, я еще поэт.
Современная Россия
«Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе»?
Ю.С. ПИВОВАРОВПредлагаемый текст является своеобразным способом быстрого реагирования на происходящее в нашей стране. Настоящее осмысление придет, конечно, позже, когда нынешние события оформятся в новые непреложные факты. Но и сегодняшние эмоции и реакции имеют познавательный смысл, поскольку, как говорил Б. Пастернак, «сквозь них история орет».
Содержательному измерению текста соответствует и его стилистика. Это совокупность фрагментов, в которых обсуждается та или иная тема(ы), в определенный момент показавшаяся автору особенно актуальной. Отсюда, разумеется, и «публицистичность» языка.
Историческое испытание и искушениеЧетырнадцатый год Заканчивается суицидальный для христианского человечества столетний период. Таковым он случился потому, что наши прадеды не выдержали того объема свободы, сложности, противоречий, неожиданно открывшихся возможностей и пр., который обрушился на них в конце XIX начале XX в. (конечно, можно назвать и другие, не менее важные причины мирового самоубийства в августе 14-го)
А что скажут о нас, о нашей весне-лете-осени четырнадцатого? Как будут оценены патриотический подъем большинства россиян, молчание меньшинства, протесты единиц? Какой исторический приговор будет вынесен русской власти, неожиданно вновь взявшейся за привычные дела скажем мягко собирать земли и пасти народы?
Кстати, о нашем народе. В грозные крымские и донецко-луганские дни на доске объявлений профкома нашего Института появились очередные белые листики, видимо, предназначенные членам этой организации, которой как будто бы и нет, но и все же немного есть. Обычно перед этой доской никого что сегодня можно ожидать от профкома (теперь это слово звучит старомодно, как «милостивый государь»). Однако на этот раз люди там были. Что-то читали, комментировали, отходили довольными, приятно взволнованными. Будто получили какую-то моральную поддержку.
На этой доске было три текста. Сентиментальный стишок о русском Севастополе Александра Городницкого17, фрагмент статьи А.И. Солженицына18, направленный против эгоистического украинского национализма, довольно добродушный и, как это почти всегда у него в публицистике, поучающий, и стихотворение Иосифа Бродского19, необъяснимо-грубое, какое-то совершенно немыслимое для этого человека, оскорбительное для украинцев. Я не случайно именно в такой очередности поставил русских сочинителей. По возрастанию антиукраинства (у Городницкого его и вовсе нет, но в контексте наших дней прочитывается).
К чему я клоню? Просвещенная научная публика, как всегда, колеблется. С одной стороны.., с другой И хочется, и колется, и кто-то не велит И Крым всегда был русский, это Никита-дурак разбазаривал наши земли, и Новороссия, и Донбасс, и князь Потемкин, и большевики с их насквозь фальшивой национальной (а по сути, антирусской) политикой. Но и нарушение международного права, и санкции, и Запад, и последствия В общем черт ногу сломит. А здесь ясно, недвусмысленно показано, куда ж нам плыть. И «наше все», наши безупречные Бродский и Солженицын говорят, куда. И как толковать происходящее.