Где каша и где ложка, отличал, а где мешки пустые и сколько полных - не больно-то. Ему бы на соседей, мол, больше наработаться. Порядок навести. За всех, гляди ты, у него душа болит, а тут - хоть пропадай. Такой общественный - что делать? - человек. А общество в ответ... Ох-хо-х...
"У каждого своя неправда", - вспомнилась Юрию услышанная когда-то где-то поговорка.
Да, отчего-то, чем дальше, тем все меньше лично ему встречалось "правды". Правильности той, неоспоримой, в людях, которой хотелось бы.
- Потом, сынок, я же думала, как лучше. И все так думали, сынок. Тогда же бедлам стоял - и страшно вспомнить! Здесь, в деревне, народищу: битком!.. Пруд летом кишмя кишел шпаной. Днем купались, пили под березами, а ночью на разбой. Огороды... что не унесут, то вытопчут. А попробуй сопротивляться избу сожгут и не подумают... Сейчас в сравнении - благодать, тишь прямо. Одни борзые сидят, других переубивали. Разве кто курицу спьяну когда утащит...
- Да. Кислороду больше.
- Только, - не унималась мать, - кому работать? Годили бабы все, годили, вот догодились.
Она воспринимала жизнь с той колокольни возраста, где была сейчас сама. Вот они, люди старые, когда-то (да уж не за горами) перемрут. Поддерживать хозяйства уже и нынче некому. Хотя бы поле их клубничное. И так во всей деревне. Дома трухлявые, сараи рассыпаются, даже пастуха в общественное стадо, коров блюсти, днем с огнем не отыскать. И стадо-то - с десяток коровенок... Один сын, считай, у них на двоих - и что?.. Вот дождались служивого...
Заплакала.
- Ладно, мам. Сказал: поправим.
- Ла-адно!.. А как опять запомираешь?
- Чё ты, в самом деле! Отлежусь - и снова первый парень.
Был, да уж, был первый парень. Хулиганил, конечно, помаленьку, от девок не оттащишь. Уж он бы мог поправить, табун бугаев наделать, конечно. Да сложится ли? А?..
Пошла на кухню, щелкнула выключателем. Лампочка вспыхнула, одновременно легонько хлопнув, и погасла. И снова плачущий, негодующе-бессильный голос:
- Ну вот - опя-ать! Ну ты гляди!.. Что булку в день купи, что лампочку... Ой-е-е-ей... Каким местом их только делают?!
Примчалась Ленка, прилипла к Юрию банным листом.
- Не боишься, - в который раз с каким-то странным удовольствием спрашивал он, - что и у тебя лохмашки твои повылезут?
- Юр-р!.. Ну до чего же ты у меня зануда!
Ленка его так сейчас любила, своего зануду, что на груди ее, как на наковальне, впору раскаленное железо молотом ковать - только брызги брызнут огненные. Какие там жалеть лохмашки? Чумной, действительно.
- Юр, дунем нб поле?
Мать шуганула кур из сенок на двор (те сразу же за гостьей - в гости), услышала слова халды, напряглась.
- А как там с трактором? - продолжала та. - Поехал?
Вот, скажи, ведь в курсе всех их дел, чуть ли не раньше их самих!..
- Посмотрим, у? Отцу, может, поможем.
Слова "отец" из ее уст мать уж выдержать была не в силах. Рванулась в комнатку, затараторила:
- Куда ты опять его? Видишь, лежит! После вчерашних этих ваших шампиньонов... Беги куда, если не терпится!.. Дай ты ему покою!..
- Теть Ань, - холодное, со спокойной наглостью в ответ, - я разве с вами говорю?
- А?.. А я тут кто?!
- Юр... - Халда будто не слышала этих задыхающихся вскриков. - Юрочка, теперь нам надо ходить-ходить на воздухе. Ты сам, наверно, это чувствуешь.
И он, как зачарованный какой, стал подниматься.
...Халда одержала первую свою победу в этом доме тем, что однажды сумела предсказать, что вот сейчас поцелуй ее заставит сына не только открыть глаза - такое уже неоднократно было, - но даже улыбнуться и чего-нибудь сказать. В те времена он только ложке один-два раза в день рот открывал... Все получилось, как сказала. Он растворил глаза и брякнул: "Сучонка ты моя любимая". Все обомлели...