Хотя лицо у Майкрофта и без того было красное, на нем пробился заметный румянец.
– Не думай, что я так уж близок к королеве. – Он тщетно пытался скрыть свою гордость. – Ты же видел только одну нашу встречу, и то лишь потому, что вошел в приемную Ее Величества в Виндзоре, не будучи объявленным. Но в целом – да, я имею честь доставлять королеве сводные данные по ее желанию и требованию; практичный ответ различным министерствам, что время от времени призывают восстановить в Британии прежнюю секретную службу.
– Но, мистер Холмс, – спросил я, – возможно лисистематизировать ваш метод, дабы вы с Ее Величеством и впрямь могли покончить с разведывательными приемами былых времен? Что если, Боже сохрани, вас постигнет какое-либо несчастье? Государственный аппарат в таком случае окажется прискорбно, а то и невосстановимо поврежден.
– Еще одна причина для Майкрофта, чтобы не покидать свой лондонский уголок, Ватсон! – засмеялся Холмс. – А для нас – охранять его здесь, в этой дикой стране, как он выразился. Видите, как он хорошо устроился – его личные привычки и предпочтения становятся опорой государственной безопасности! Не обижайся на мои шутки, брат. Просто я поражен всем этим – равно и тем, как идеально тебе это подходит! Но почему бы и нет? Ведь каждый из нас служит так, как он лучше всего приспособлен служить, – или терпит неудачу. Погляди на Ватсона – вот человек исключительно храбрый и самоотверженный. Поэтому он как нельзя лучше приспособлен для службы на дальних рубежах империи, и, хоть вынужден был вернуться домой из-за ранения, неустанно участвует в наших расследованиях, с оружием в руках оказывая нам поддержку и помощь, на какую не способны ни я, ни ты, Майкрофт!
– Благодарю вас, Холмс, – ответил я, стараясь не показать, до чего я горжусь этой похвалой, и совершенно забыв про «отвод глаз». – Очень любезно с вашей стороны.
– Никакой любезности – чистая правда, Ватсон. Мне же, с другой стороны, не хватает воинского духа, каковой требуется для защиты границ империи, поэтому я посильно тружусь на благо общества в сточной яме, именуемой столицей, воюя с болезнями, поражающими внутренние органы, а не наружную оболочку государства. А твоя привычка к оседлой жизни, Майкрофт, лелеет твои тончайшие мыслительные процессы и позволяет твоему мозгу выполнять сложнейшую умственную работу – так почему бы не признать ценность этой привычки для империи?
Майкрофт возложил одну руку себе на бедро, после чего подался неохватным корпусом вперед, а серые глаза его сузились: не перехватил ли часом Холмс с такой лестью?
– Прости меня, Шерлок, – произнес он. – И вы, доктор, простите. В юности я до такой степени привык к сарказму, который частенько заменял моему брату остроумие, что теперь, когда мы уже взрослые, я иногда не ценю его слова по достоинству. Но это весьма достойные чувства, и красноречиво изложены. – Майкрофт наклонился еще дальше вперед – поза его смотрелась уверенно, однако при таких габаритах – несколько угрожающе, – поднял кверху палец и прищурился. Очевидно, игру Холмса он разгадал, но оспаривать ее не счел нужным: дело было гораздо серьезнее. – Неважно, сказаны эти слова чистосердечно или же в попытке подольститься ко мне, – продолжал он, – но позвольте вас уверить: в этом деле нам придется мобилизовать все наши сильные стороны, все способности, которые ты перечислил, ведь, клянусь Богом, весьма вероятно, что… За Мортоном, возможно, стоят немецкие империалисты, и в сговоре с ними – шотландские националисты: все это, быть может, – тщательно спланированная попытка нарушить давнее равновесие, кое поддерживает целостность нашей империи, а также мир между крупными европейскими державами, сохранявшийся на протяжении всего правления нашей королевы.