Ведь чтобы осуществить эту затею, нужно было иметь московскую прописку, а для этого необходимо заиметь там жилплощадь.
А как это сделать? Правильно продать то, что мы сейчас имеем: 3-комнатную квартиру в самом центре города, престижный район. Для обывателя, всю жизнь стремившегося к подобному положению, это показалось бы абсурдным, ведь в Москве мы смогли бы купить не больше комнаты.
Настолько дерзко, что когда я сообщила эту идею мужу, он опешил, но с умирающими ведь не принято спорить.
Никто из многочисленной родни и не спорил со мной, правда, пытались убедить поехать, пожить, посмотреть, «притереться». Но я не соглашалась на полумеры, убедив себя и убеждая родню, что могу не успеть. И все замолкали, не зная, что возразить.
Желание было такой невиданной для меня силы, что я была похожа на одержимого человека.
Я находилась в состоянии между двумя страхами: страхом смерти, который сама же в себе разжигала, как стимул для движения к цели, и страхом неизвестности на новом месте.
Но вместе со вторым страхом загоралась ярким огнем радость перемен, вера в то, что хуже не будет, будет только лучше.
Было страшно подумать, как я буду справляться, если муж откажется ехать со мной, решит остаться, поддавшись убеждениям своей матери и прочным связям.
Я уже привыкла, что он всегда рядом, оннадежная защита и опора в большом и малом. Но невероятной силы убежденность, что все будет хорошо, сметала мой страх.
На мое счастье, муж согласился. Это было первым сигналом верности моего решения. Решение принято. Я еду в один конец, не давая страху лазейку: «если не получится вернешься в привычное болотце».
Итак, на 51-м году своей яркой жизни, я ехала в Москву. Покорять или покоряться? Там видно будет, повторяла я себе фразу под одобрительный стук колес.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ
Пейзаж за окнами вагона постепенно менялся. Маленькие городишки, мелькавшие быстро, как в ускоренном фильме, начали «подрастать»: все чаще встречались новостройки, больше фонарей и гирлянд в оформлении. Это столица «пускала корни» в пригород, в область.
Заметно уплотнялись автомашинами дороги, напоминая бурлящий поток, втекающий в ту желанную реку Москву. Уже были видны заторы, знаменитые московские «пробки».
Одновременно расширялись магистрали, накручивались транспортные узлы и развязки, появлялись высотные здания.
И вот мы подъезжаем к платформе Казанского вокзала. Все воспринимается иначе, ведь теперь я прибыла не в качестве гостя, как было ранее, а уже официального жителя столицы (хотя этого статуса у меня еще не было, но отчего-то я совсем не сомневалась).
Ах, этот провинциальный оптимизм в моем случае это было особенно специфично, ведь далеко не юная дева.
Я смотрела на город моей мечты, который отверг меня в 16 лет, и теперь я пришла к нему окончательно, навсегда. Я так решила и была довольна своим решением.
Было состояние «возвращение блудной дочери», отчаянно желающей быть принятой и прощенной.
Я всматривалась, вслушивалась в город, где я проведу последнюю и лучшую часть своей жизни. Я так решила, отправившись сюда. Меня поразило, что при всем блеске соборов и высоток, суете людей и машин, он не вызывал во мне трепета, как музей. Я видела его родным созданным для жизни в труде и отдыхе.
И хотя закон «Москва слезам не верит» действовал жестко, но он был еще и городом массы возможностей. И отчего-то я была уверена, что здесь найдется место и для меня.
ПЕРВОЕ ЖИЛЬЕ НОГИНСК
Наших средств хватило только на плохонькую 1-комнатную в далеком Подмосковье в Ногинске. Муж привез наши скромные пожитки, и мы начали жить: каждый день ездили на электричке или на автобусе в Москву, еще я встала на учет в онкодиспансер, получала пенсию, маленькую 2 тысячи, но все же поддержка.
И начались хождения в поисках работы.
Увидела я как-то объявление в метро: Академия Натальи Нестеровой, в составе которой был Институт благородных девиц! Меня это, конечно, сразу зацепило, и я позвонила в дирекцию, рассказала о своем опыте создания аналогичных курсов. На удивление, мой рассказ произвел впечатление, меня пригласили выступить на педсовете с презентацией программы.
Я выступила перед уставшими, ничем не интересующимися московскими педагогами. Только директриса слушала меня восторженно и все сокрушалась: «Ну, где же Вы раньше были! У меня все часы расписаны»