В той же "Ненужной победе", наряду с большим количеством речевых штампов, иногда чуть подновленных, находим такое сравнение: "плотен, как слоновая кость" [С.1; 278].
Сказано это о птичьем черепе, также состоящем из костной ткани. Таким образом, кость определяется через кость, что в данном случае является логической ошибкой, придающей сравнительному обороту оттенок тавтологичности.
Тот факт, что сравнение прозвучало в песне Цвибуша, отчасти смягчает впечатление просчета. И в то же время создает любопытную параллель стилистическим поискам Чехова, поскольку Цвибуш предлагает слушателям текст собственного сочинения, в котором он обдумал каждое слово, добиваясь выразительности.
Можно даже предположить, что писатель возложил на Цвибуша, бродячего артиста, художника, часть своих собственных проблем, доверив ему "обкатать" некоторые типы сравнений, в использовании которых автор еще не чувствует себя уверенно и которые в авторской речи, быть может, слишком резали бы слух.
Болтовня Цвибуша действительно полна сравнений.
Как и в чеховском слоге, в ней соседствуют общеязыковые сравнения-штампы и вот такие откровения: "Нервы ее слабы, как ниточки на рубахе, которую носили пять лет" [С.1; 304].
Некоторые созданные Цвибушем перлы излишне умозрительны. Они заставляют читателя с усилием, чуть большим, чем требуют правила игры, искать и устанавливать логические связи между объектами, отвлекают внимание от сути происходящего. И в большей мере обращены к логике, не создают яркого зрительного образа. Видимо, здесь кроется их главный недостаток.
Но это - ошибка Цвибуша.
Чего нельзя сказать о другом сравнительном обороте из "Ненужной победы", включенном в речь повествователя: "...маленькая, сморщенная, как высохшая дынная корка, старуха" [С.1; 286].
Будь сравнение связано только со сморщенной кожей, оно казалось бы, наверное, более точным и порождало бы конкретный образ. Но сравнение распространено здесь на общий облик старой женщины и несколько "размывается", не срабатывает.
Есть в произведении бросающиеся в глаза повторы.
Описывая действие выпитой водки на барона Артура фон Зайница, автор сообщает: "Лицо его покраснело и просветлело. Глаза забегали, как пойманные мыши, и заблестели" [С.1; 309].
Нетрудно заметить, что образ пойманных мышей несколько противоречит благодушному состоянию героя.
Это противоречие снимается в другом случае использования того же самого сравнения, уже более соответствующего ситуации:
"Голос графини был тих и дрожал. Глаза бегали, точно пойманные мыши. Ей было ужасно стыдно" [С.1; 329].
Нет оснований говорить, что данный повтор одного художественного средства как-то мотивирован художественно.
Тот факт, что барон фон Зайниц "родня этим живодерам Гольдаугенам" [С.1; С.37
304], довольно слабый аргумент.
Имеются примеры ошибок и другого рода:
"Яркий, как зарево пожара, румянец выступил на лице графини" [С.1; 329].
Соседство двух слов "пожара, румянец", хоть и разделенных запятой, создает так называемый стык сходно звучащих слогов, особенно заметный при чтении вслух, что мы уже встречали в чеховских текстах. Он затрудняет произнесение фразы и при этом совершенно не обязателен в данном случае, поскольку не содержит никакой полезной информации.
Попытка оправдать замеченную эвфоническую несообразность замешательством героини вряд ли будет состоятельна и к тому же противоречит проявившейся уже в ранние годы заботе Чехова о благозвучии, гармоничности фразы. Позднее эта забота станет составной частью довольно популярного суждения о музыкальности чеховского стиля.
Данный пассаж мог бы показаться далеким от рассматриваемой проблематики, но он связан с техникой введения сравнительного оборота в контекст, а эту технику Чехову нужно было совершенствовать. Тем более, что приведенный пример содержит еще одну ошибку.