Игорь Горич - В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5 стр 2.

Храпит при капитанше генерал.
Поручики  при генерал-майоршах.
Россию местом жительства избрал
психолог Герман Ульрихович Роршах

Веснушчат россиянин, конопат,
скорее водки хочет, чем молебна,
а то, что он полнейший психопат 
так это психиатру и потребно.

Гардемаринш, полковниц и майорш
решил швейцарец изучить настырный:
у россиян в мозгах полнейший ёрш
у русских баб мозги  бурдюк чихирный.

У них мозги  прокисший маргарин,
короче, не мозги, а ужас тихий.
Майор, полковник и гардемарин
в России тоже безусловно психи.

В Россию доктор ехал с мыслью той,
что очень хороша у русских проза,
что здесь живет великий Лев Толстой,
которого оклеветал Ломброзо.

Я непременно здесь упомяну,
о том, как доктор угодил в ловушку:
он даже выбрал русскую жену,
и захотел в российскую психушку.

Страна врача душила, как питон.
Вскипела в нем фантазия больная,
и десять клякс запечатлел картон:
и каждая из них была двойная.

Скажите, что бы значило сие?
У пациента сердце обмирало
когда давили тяжким пресс-папье
капустницу, монарха, адмирала.

Тянули пациенты кто куда:
увидят двое  пятку, третий  ухо,
кому-то там мерещилась еда.
кому-то представлялась половуха.

Он так пытался стать незаменим,
и так не мог никак угомониться,
что ни одна не пожелала с ним
вязаться подмосковная больница.

Так подложили доктору свинью,
тут закипела в нем волна протеста:
он отвалил в Швейцарию свою
на прежнее насиженное место.

Тут хорошо бы кончить карнавал,
но не накинешь через пропасть мостик,
из коей на Россию наплевал
великий мастер психодиагностик.

Швейцария не Русь, и посему
России доктор  как на пятке чирей.
Похоже, что диагноз ни к чему
там, где царят шизуха и делирий.

Когда тебе  до сорока,
И ты не лодырь в языках,
И времени ещё  река
И даже море, 
Тебе на Запад путь открыт,
И там любое из корыт
По горло удовлетворит,
И даже боле.

Но вот  и с English ты на ты,
И с прошлым сожжены мосты,
И ты дошёл до той черты,
Когда забота
О будущем  уже не гнёт,
И всё само собой идёт,
И у тебя приличный счёт,
И рядом кто-то

Всё гармонично, Dear Sir,
Но жизнь порой, как пресный сыр,
И тянет в экс-СССР,
Где ты родился
И взят билет. И ты летишь.
Не в Копенгаген, не в Париж.
И силуэт знакомых крыш
В окне явился.

Вот и посадка: Ленинград!
И сердце бьётся невпопад,
И ты смущён, и очень рад,
Что он на месте.
Ведь с детства в нём тебе знаком
И каждый мост, и каждый дом,
И Летний Сад И в горле ком 
Вполне уместен.

Сорок шестой Из Шепетовки
Путь держим в воинскую часть.
Подводой  в тряской джигитовке 
Нам предстоит часов пять-шесть.

А в части той  кавалерийской
Служил двоюродный мой брат.
К нему нас  с некоторым риском
Отправил в лето Ленинград.

После голодных лет Блокады,
После бомбёжек и сирен, 
В садах белеющие хаты
Меня невольно брали в плен.

Телега нехотя скрипела,
А мама, косы распустив,
Украинские песни пела 
Дороге долгой супротив.

«Я знаю  никакой моей вины»

(А. Твардовский)

Я знаю  никакой моей заслуги,
Что пережил я засухи и вьюги,
Что высушили-вымели страну.
Что выжил и в Блокаду, и в Войну.

Что я прошёл Науки путь тернистый
Наперекор апологетам расы чистой,
И в крутизне, когда себя искал
(И находил), я не соскальзывал со скал

И вот  к последнему уже причалил брегу,
И бес в ребро, и поклоненье Бегу.
Ведь с детства Бег  моё второе «я»
Пожалуй, в этом лишь заслуга есть моя.
                                                        1999

* * *
«Укажи мне только лишь на глобусе»
                                               (Из песни)
«Но ещё таких пунктиров нету,
По которым нам бродить по свету.»
                                     (Из другой песни)

На Дюссельдорфщине моих друзей-знакомых, 
Пожалуй, с дюжину, а может быть, и больше.
Плюс в Новой Англии  с десяток чтут законы,
Плюс  в Калифорнии, и плюс  Янина в Польше.

А ведь по глобусу мы знали мир детально.
Под сенью лозунгов мы жили  не тужили.
Но были жёстки и незыблемо фатальны
Запреты  те, что нас с дет-сада окружили.

Мы изменились: и свободны, и крылаты.
И нет лишь опыта свободного полёта.
Мы  без вины опять привычно виноваты,
И, как в былом, даём кормёжку анекдотам.

Так будьте счастливы, развеянные в мире,
Друзья-знакомые  «птенцы гнезда Петрова».
Ни километры не разделят нас, ни мили,
Вот только были бы подольше вы здоровы.
                                                                  2000