Пока шли, Путята-мужик, что на пару со мною в одну рогатину запряжен был, рассказал, что вьюношей крепких как я, да из воинского роду в полоне не жалуют, ибо крепок дух таких вьюношей отцовским наставлениями, и с такими сладить сложно....иными словами любят там Иванов, не помнящих родства
Чтож, намотал я слова Путяты на ус, и когда печенеги спросили о имени моем, то ответил:
« Зовут меня Иваном Костоломом»
Почему костоломомпоинтересовались они
Сирота яответилна скотобойне силу мою приметили, так как головы козлам молодым отрывал без топора, от того и костоломом кликать стали
Переход до Хазарского моря прошел спокойно, печенеги задирать меня опасались
Далее, сменялись мои пленители, чаще чем настроение у киевского князятеребили за плечи, в рот заглядывали, аки жеребцу, выкупали, и привели меня в Царьград под хлыстом уже четвертого хозяина
Второй Рим радушен не былперекупили там меня венецианские купцы, посадили гребцом на галере, и жить-поживать стало скучнее
Соседом по гребной лавке оказался араб, по имени Саид, от него я и узнал, что за молодых светлоглазых парней как я, самую большую цену дают в халифате Поняв, что рано или поздно окажусь в каком-то там халифате, я принялся более старательно учить язык Саида
Гребля выводила из себя больше, чем щелканье хлыста надсмотрщика, но как только я понял, что тяга на себя весла, развивает силу, пригодную для боя с двуручным топором, стало веселее.....пожрать бы еще от пузада девку покрасивше
Кстати о девках....ходила одна милка по мосткам между гребцов, хвостом крутила....из нашенскихрусая коса, глазки хитрые, як у лисы, Ксенией зватьвсе на меня посматривала.....улыбнулся я ей как-то раз, а она тут же подбородок задрала, хмыкнула, и под хозяйские покровы увильнула...., а на следующий день Ксения вновь прошла мимо меня, и сказала:
Слышь ты, ясноглазый, як звать то тебя?
Иваномответил япочто вопрошаешь?али понравился?
Ксения опустила глаза, и с усмешкой доложила:
Справлялась я Иван о судьбине твоей дальнейшейперестанут скоро твои глазоньки дерзко пялиться на меня, и лыбонька твоя наглая схлынет с лица красного
А что ж так то?спрашиваю ее
Продадут тебя в халифат
Ну и что?похорохорился япо мне что халифат, что каганат, все односкалятся по разному, а потроха у всех одного цвету
Оскопят тебя там, да и в гарем определят
Зачем оскопят, как в гарем?спохватился ячто я там делать буду?
Не ты делать будешь, а с тобой засмеялась Ксениякак и со мной(тут ее смех стал горьше), но моя доля женская-известная, а твояни так ни сяк
Как можно?не унимался яменякхм..как бы и некуда
А пердишь ты чем?вооот тудаглаза ее лисьи сузилисьвот тогда спесь с тебя вся и сойдет
Да брешешь девка(!), я ж той дыркой сру! Они дураки чтоль ковыряться в вонючих местах?
Может и дуракисогласилась Ксения, заметно помрачневтолько власть за ними, а власть часто желания поганит
Ночью, после разговора с Ксенией никак не мог уснуть, ужель не брешит девка? Ладно....сдюжим как-нибудь и эту невидальа Ксюхастерва, люблю таких..добуду ее, коли бубенцы не оскопят
Глава 2. ПРИБЫТИЕ В ИСПАНИЮ
В порт Малаки заходила огромная венецианская галера. Грузчики на причалах удивленно оглядывались на величественный корабль, с которого доносилась задорная песня на неизвестном языке:
Эх дубинушка ухнем,
Эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет,
Подернем, подернем,да уууухнем!
Пели галерные гребцы, и десятки акцентов слились в один, бодрый, залихвацкий, будто даже кавказский....
Что за песня такая?спросил портовый смотритель Хафар венецианского купца..
Русский раб остальных научилответил тот.
О чем она?снова полюбопытствовал Хафар.
Костолом говорит, что о смиренной рабской доле, об умении радоваться мелочам жизни: лучику солца, отдыху от хлыста, отварному гороху без червей....
Песня настолько пришлась по душе местному люду, что уже к вечеру, во всех припортовых харчевнях пели «Эх дубинушка ухнем».
У южных городских врат Малаки, глядящих на море и на порт, распологался невольничий рынок, вереницу рабов с галеры повели прямиком на него. Из толпы невольников выделялся один: светлорусый, на голову выше остальных, косая сажень в плечах, голубоглазый с неунывающим взглядом.
К высокому парню подошел рыжий старик в парчевом тюрбане, и внимательно оглядывая его мускулатуру спросил: