Посиди, камни тут тёплые. Ишь, как запыхался, всё бегом, торопишься а ты не торопись
Сидим молча. Вот как-то спрашиваю:
Дедушка, что ты здесь делаешь?
Место больно замечательное.
И опять молчит. Погладил камень и говорит:
Эту кладку еще Немец делал.
Как это? Она же еще раньше была?!
Да не фашист от него, вишь, кругом одни окопы остались. Каменщика так прозвали, потому что глухонемой он был и неженатый. И как сложил! Когда мужики хотели разобрать на кирпичи, веришь ли, ни одного не смогли целым выломать; пыль одна шла да мелкие крошки. Провозились с полдня да инстрУмент попортили и только. А ведь ты думаешь, почему окопы кругом нарыты, а здесь нет? Не знаешь? Да земли здесь на полштыка, не больше! Под столбы эти, на самую макушку, щебня натаскали страсть, извести навезли, еще чего-то Воду, помню, возили, а Немец заправлял, что и как делать, знал точно. Так что не смог фашист окопы здесь выкопать хотя, конечно наверно, ругался.
Старик встал и хотел было уйти, да я упросил его ещё рассказать. Он недовольно помолчал и продолжил:
Каменщик был мастером, таких теперь и не рожают! На речке остров Купальня, знаешь? Думаешь, ребятишки там плескаются, вот и Купальня? А там и вправду она была, это всё в мирное время ещё было Так вот, купальню эту тоже Немец построил прямо в воде из розового мрамора! Да так, что и щелей-то видно не было! Вроде бы на спор построил, дескать, мастер у меня есть что хошь сложит. Да кто ж это знает? Может, и не спорили! Баловство все это. До первой весны
Барин-то поначалу дежурство установил: каждый день какой-нибудь двор её чистить обязан был. За деньги, конечно, и кто хотел, но не упомню, отказывался ли кто. Да и почему не почистить? Купальня маленькая была, мелкая. Ребятишки всё равно дрызгаются. А тут на виду не утонут. Да и от денег кто откажется? Ну, об них говорить ты ещё мал
Дедушка, расскажи ещё!
Помолчали.
Вот под тот столб барин сам золотой червонец положил. Что уж под другими не знаю, не видел.
Когда Немец подготовил макушку-то, народу собралось тьма! Слухи быстро ползут! День был жаркий Пришли даже из Тучково! Тогда оно называлось Мухино. Всем было интересно, как вышку строить будут, да и подработать хотелось. Шептались, что с вышки даже Москву видать можно будет. Батюшка, помню, смурый был, но благословил, как положено. И тут барин важно так достал монету, всем показал и бросил в яму. Каменщик на коленки встал, перекрестился да на червонец кирпич и поставил. И началось! Да.
В этих местах такие дела были, брат ты мой!
Старик умолк и стало как-то неловко.
А под купальню тоже барин деньги положил?
Кто его знает? Она раньше была построена. Однако заболтался.
Дед встал, одернул рубаху и ушел. Я посидел немного, зачем-то залез на столб, на который показывал Владимир Кузьмич, постучал по нему каблуком, попрыгал и пошел дальше.
А дома бабка ругает:
Что это ты всё с Барином ходишь? Али мальчишек мало? Он ведь не свой век живёт! И на вышку всё бегаешь чего? Он понятно: сторожем при ней был. А ты?
А он говорит, что под вышку барин золотой червонец положил.
А ты больше его слушай! Нечто золото кладут? Пятнадцать копеек серебром пятиалтынный надо под каждый угол.
Как, бабушка, и ты на строительстве вышки была?
Да господь с тобой, я тогда ещё совсем махонькая была.
Откуда же ты знаешь?
Ну, нечего под ногами путаться! Ступай, ступай, погуляй, шалопут!
2
В другой раз разговорились мы с Владимиром Кузьмичом на лавке под старым дубом.
Там, где теперь пионерлагерь, была усадьба барина Леманна. И у других усадьбы тоже имелись, да жили они больше в Москве, а наш «Первопрестольную присутствием не жаловал» его слова Не скажу, что очень богатым он был, но с замашками барскими. Когда его дом разбирали, то, веришь ли, между бревнами и внутренними панелями листы из пробки были должно быть, тишину любил. Уж сколько домов да изб поставил да перестроил, а о таком даже и не слыхивал. А вышку какую построил! Я тогда, можно сказать, еще мальчонком был, хотя и здоровее всех сверстников и от того казался гораздо старше. Так вот, пристроился я помогать плотникам. На побегушках, конечно. А старшим у них был Иван Егорыч левша. Топор у него будто сам работал посмотреть любо-дорого. Ну, я по молодости да по глупости решил тоже попробовать левой да как-то и хватил себя. Народ-то всё бросил да ко мне. «Убили!» кричат. А мой дед, царствие ему небесное, табачным пеплом рану присыпал, тряпицей перевязал и говорит: «Ничего, брат ты мой!»