Круто, но это уже не про системное моделирование?
Это про системное моделирование. Мы моделируем человека. И мы моделируем только часть. Я еще раз говорю, что те вещи, в которые люди будут погружаться и открывать все больше и больше, они будут носить абсолютно четкий индивидуальный характер. То есть этому учить не будут. Дальше человек, переходя на определенный уровень своего развития, он, скажем так, теряет смысл чем-то этим делиться, потому что этим делиться уже нельзя. Там уже нечто индивидуальное.
Ну да. Возможно даже невербальное.
Абсолютно невербальное.
Это уже в стадии индивидуальной души, да? То есть когда какой-то собственный мистический опыт относится только к твоей какой-то сути. Уже не к социальной сути, а к твоей собственной.
Я бы сказал так это индивидуальный дух. Дух переживает и несет смысл, а обстановку как локатор душа. Восприятие этих связей это душа. А тело просто как проекция, которая эти восприятия все переживает. Несет по миру, материализует.
А дух?
Дух формирует эти связи, как некий порядок смысла. Он их создает. Только одни связи он выделяет, а на другие не обращает внимания. На те, которые не вписываются в смысл. Если дух попадает вот в этот вот глубинный смысл, о котором я сегодня говорил, это как раз вот то состояние когда есть Я и всё. Вот этот внутренний опыт который уже всё. Его никто не может оценить, его ни с чем не сравнить. Я имею себя. Я есть Я.
Марина Смоленская
Марина Вячеславовна, позвольте, я буду задавать разные вопросы, в том числе и о вашем пути. Вы на группах иногда рассказываете о своей предыстории, поэтому есть надежда, что это не секрет.
Я считаю, что тренер не должен быть персоной выше других людей, у него должны быть свои проблемы. Когда меня спрашивают, все ли проблемы у меня решены, я привожу одну метафору: «Тот, кто уже на вершине горы, не может помочь тому, кто идет по склону. Помочь может только тот, кто на шаг впереди него.» А тот, кто достиг вершины ему уже не до того, чтобы помогать кому-то, кто стоит у подножия, это невозможно. Когда мы идем в связке, мы идем так, что верхний может подтянуть, помочь пройти путь, и показать этот путь следующему. Мой личный сценарий и выбор профессии абсолютно укладывается в системную психогенетическую историю. Когда-то я нашла свой дневник от восьмого класса, и там было выражение Спинозы: «оценивая человеческие поступки, всегда начинал не с того, чтобы порицать, оскорбить или смеяться, а с того, чтобы понять». На самом деле, это мое жизненное кредо. Выбор професси, наверное, начался с того, что я хотела поступать на психфак, но их тогда было всего 2, в Питере и в Москве. Естественно, девочке из провинции трудно было туда попасть, даже отличнице с хорошим дипломом. Когда много позже я стала заниматься «семейкой» и психогенетикой, я поняла, что тогда могла бы повторить судьбу мамы. Она хотела быть хирургом всю жизнь, но, не поступив в медицинский вуз, попала на факультет романо-германской филологии, даже не стала сдавать экзамены, ее просто взяли с этими документами. Она стала учительницей английского языка, но когда папа попал в аварию в 30 лет, она реализовала свою мечту 8 месяцев провела с ним в госпиталях, присутствовала на всех его операциях, даже ассистировала как медсестра.
Она получила медицинское образование позже?
Нет, она преподавателем английского языка была всю жизнь переводчик, преподаватель. И когда я стала мечтать о том, что я поеду и буду поступать, они меня убедили, что мне лучше пойти в медицинский. Потому что тогда разницу между психологией, психотерапией и психиатрией никто не понимал. Сказали: «Зато у тебя будет медицинское образование». И, естественно, субординатура у меня по хирургии, дали мамин сценарий, но при этом со студенческих лет у меня был опыт работы в малых группах врача скорой помощи, фельдшером. А потом и врачом скорой помощи а это очень серьезная школа. Ситуации «здесь и сейчас», плюс кардиореанимация, это тоже всегда «здесь и сейчас», со всеми и мануальными и прочими навыками. Потом я ушла в поликлинику, сохраняя работу в этой в кардиореанимации, дежурила, потому что нужно было кормить всю семью. Сыну 4 года было на момент развода с мужем, парализованный дед, бабушка на пенсии, мама на пенсии. Так что я много работала и много училась. И реанимация меня тоже научила тому, что есть потусторонний мир, потому что мне пациенты не боялись рассказать о том, что они видели. Но я же кардиореаниматор в реанимации, я обязана была сообщить обо всех измененных состояниях сознания, потому что тогда человека нужно было отправлять на консультацию у психиатра, всех ставили на учет. Люди рассказывали мне, что они шли по тоннелю, что видели предков и разговаривали с ними, что они встречались со светящимся существом, которое говорило: «Твоя миссия не закончена, возвращайся», и они возвращались в свое тело. Естественно, в те времена нужно было доносить, тогда еще практически не было никаких эзотерических знаний. Вот они рассказывали мне, зная, что я не побегу их сдавать. Но это был очень интересный опыт. Я помню одного мужчину, который мне сказал на утро после перенесенной клинической смерти: «Спасибо за то, что у вас оказался лидокаин». Тогда были трудности с определенными медикаментами, а врачи скорой снабжались лучше, у каждого врача была своя коробочка с препаратами дефицитными, у меня была заначка. Когда он впал в кому, у него началась аритмия, и наступила клиническая смерть у меня нашелся лидокаин, которого не было в отделении, и мы его вывели. А наутро он говорит: «Вы меня психиатрам не сдадите? Тогда я вам скажу. Во-первых, спасибо за то, что у вас оказался лидокаин». Я говорю: «А откуда Вы знаете, Вы же в коме были?», он говорит: «Я вам могу точно показать, как это было, только, пожалуйста, никому не рассказывайте. Я был вот там», показывает мне, «я видел себя, я видел вас с Олей (медсестра), я видел, как вы доставали лидокаин, как Оля не попала, как попали Вы. Вы с Олей стояли тут, Вы доставали лидокаин, когда капельницу заправляли», показывает на закуток, где медицинское оборудование, и рассказывает по шагам, где что было. Я говорю «Ну, ясно». Для меня это был первый подобный опыт. Тогда он рассказал, что выходил из тела, и потом, когда лидокаин начал действовать, вошел обратно и почувствовал себя. Второй момент был там же, привезли двух мужчин лет сорока с абсолютно одинаковыми поражением сердца. И там, и там левый желудочек, идентичные кардиограммы, тяжелейший трансмуральный инфаркт. Один абсолютно одинокий, к нему никто не пришел, он разведен, по жизни одиночка, разочарованный. У них не было детей с женой, он был такой, «жертва». А второй с первой минуты, как его привезли, мы не могли выйти в реанимацию, чтобы не наткнуться на кого-то из его родственников. Они молились, они передавали еду всем коллегам, санитаркам, медсестрам, врачам, они спрашивали, какие лекарства и где нужно достать, они притащили туда священника, с которым вместе молились. Мы делали этим двоим одно и то же. Первый ушел через сутки, второго через трое суток мы перевели в общую палату у него рубцевание шло на глазах. То есть, в зависимости от того, нужен ли человек этому миру, есть ли люди, которые его ждут, очень многое меняется. Еще один случай, уже когда работала на участке, у меня был район рядом с заводом сельхозхимии, неправильно был построен поселок по розе ветров, и на двух улицах было очень много онкологии. Два соседа с интервалом в 2 месяца по очереди попадают с раком легкого в отделение, ровесники, причем первый даже чуть моложе, 54 года. После него через 2 месяца на ту же койку в ту же палату попадает его сосед, пьющий такой. Первый «правильный», живет с женой, во всем себе отказывает, якобы за здоровый образ жизни, ну и так далее, презирает соседа за его пьянство, но вынужден с ним общаться, поскольку деревня есть деревня, хоть и поселок. Еще по мере того, как он был здоров, он регулярно осуждал соседа. Тот, второй, старше его, ему ставят по гистологии тот же рак, даже локализация у одного в одном легком, у второго во втором. Удаляют, тот же курс терапии, химиотерапии, лучевой терапии, те же метастазы в позвоночник. На тот момент, когда второй выписался, у первого были метастазы в позвоночнике, и он никуда не девался, он просто лежал и ждал смерти.