Они нас до сих пор боятся и ненавидят отрезал Фиг. Это у них в крови, в памяти поколений, Россия 400 лет всю Европу гоняла и трахала, а американский народ в основе своей выходцы из Европы, германцы, да и Сталин их норманнов с Хрущём на пару, ракетами и бомбой, сколько лет стращали.
Когда то было, возражал солидно Меркулыч, пыхтя сигареткой да и демократия у нас таперича, мать её, чево им не хватает у нас, деревья ломать к чему, пустое это.
Пустил облачко табачного дыма прямо в лицо оппоненту, как знак несомненного превосходства и завершения спора в свою пользу и уже командным голосом приказал Хорош, курить, пошли мести. И уже со злорадством, добавил Дармоеды. Он уже начал приподнимать седалищно-пердильный мышц со ступеньки.
Все бы так и закончилось, но вдруг ни с того ни с сего Палыч выдал на-гора такое, от чего почему-то остатки волос на головах обоих его собеседников встали дыбом. У обоих не возникло и тени сомнения в том, что Палыч сейчас не врёт, а более, что псих обколотый придумал невесть что.
«А я этой ночью, в разгар грозы видел в нашем коридоре чужого человека в длинном чёрном плаще со странным подростком!
В самый сон то я проснулся, по всему по малой нужде приспичило до горшка. Так грохотало страшно, и что-то меня прямо таки притянуло к глазку в двери палаты», вибрирующим непослушным голосом проговорил он далее, чувствовалось, накатило.
«Тут и случилось.
Выглянул я и обомлел прямо. Он, от 3-й соседней уже мимо нашей двери проходил, посмотрел мне прямо в глаз. У того глаз страшный чёрный, а как будто внутри адский огонь горит, всего тебя жжёт, ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, страх липкий расползается, потом уже и желудок догнал. Всего тебя обволакивает, мир сужается и уже ничего, кроме того злого глаза и не видишь.
И так улыбнулся, как маньяк перед тем, как жертве, словно кузнечику руки ноги оторвать и съесть, дескать, всецело ты в моей власти. Гром гремит, молнии коридор осветили, за ним прут двое, мальчик, а кто третий, я не разглядел. Потом все исчезло. Вот так вот».
Перекрестившись, он продолжил, «Точно говорю не к добру это. А плащ на нем был странный, весь в блёстках. В таких одеждах фокусники в цирках выступают на арене. Он весь большими серебряными звёздами расшитый и на шее красной тесёмочкой завязанный. С красным подбоем. А тени сзади будто отдельно, своя значит жизнь у них».
Ошарашенные таким сообщением, санитар и Фиг замерли. Рассказ Палыча, сорвал «крышу», каждый переваривал новость.
Меркулыч сел, очнувшись от оцепенения, моргнул и пошевелил лицом, почему-то вспомнил, что да все так, правильно. На двери палаты 3\2 металлическая крышка на глазок снаружи отвалилась третьего дня и куда-то подевалась. «Непорядок, надо устранить».
«Мальчик же мне ужасно обидную рожу состроил, а лицо у него старика», видимо ещё припомнил какие-то детали Палыч и добавил, «Уж потом я заметил, что и обоссался».
«Да кто это мог быть? Как он в корпус-то ночью тем более попал, откуда пришёл, зачем главное? Да и ребёнок?». Покосившись на заколоченную дверь, одним духом выпалил Фиг.
Тут уж разродился сомнением санитар. «Тут мышь, церковная не проскочить, а ты артист. А где дежурный, дежурный где?» Задался он очередным вопросом уже скорее к себе. «Да я бы узнал», неуверенно заключил он. Продолжил уже значительно «Чертовщина какая-то! Могет приснилось тебе, таблеток переел?».
«Ну не знаю, не знаю», только что и молвил задумчиво Фиг. Он покачал головой, и было совершенно понятно, что-то такое он знает больше их или читал.
По облезшей штукатурке ступенек крыльца полз муравей. Рядом пролетела ранняя бабочка капустница, взмахом своих крыльев свидетельствуя правоту нездешнего, но правильного писателя фантаста Бредбери о непрочности и изменчивости всего сущего и проявленного.
На территории, примыкающей к лечебному корпусу, язык не поворачивается назвать её парком, валялись обломанные страшной силой деревья и ветки, кое-где чернели комья земли и белёсые корни, в отдалении уже трудились, собирая мусор такие же бедолаги. Жизнь налаживалась, постепенно входила в свою колею и длилась. Пора было приниматься за дело.
«Ты вот что», жёстко, не дождавшись ответа, завершил наконец-то перекур Меркулыч, встал. «Никому больше об этом не рассказывай, ну про давешних артистов, и ты Фиг». Добавил, после короткой паузы опешившим слушателям.