Высокий, сухопарый, в круглых очках на горбатом носу, граф зашёл в кабинет игумена в тот момент, когда Мельхиседек наливал себе ещё одну чашку ароматного чая.
Здравствуйте, ваше преподобие! с лёгкой хрипотцой произнёс гость, чуть поклонившись игумену.
Выбор между чашкой чая и Брутиловым был совершён игуменом очень быстро. Чай был отставлен в сторону, а гость приглашён за стол.
Значит, прибыли вы к нам на богомолье, покоя искать Хорошо, хорошо, умилённо вещал игумен, перебирая чётки. Ищет Бога ваша душа, а не находит. Нужен ей поводырь, чтобы с дороги не сбиться Многие сейчас вот так ищут правды, а идут в иную сторону, потому как некому верный путь указать. Но что это я о своём Какой вопрос вы у нас разрешить хотели? В чём, собственно, ваша главная проблема? Какая она? Ну, как называется?
Жизнь, коротко бросил Кирилл Петрович, щуря острые серо-голубые глазки. Не могу я понять её смысла. Долго пытался ни в радости, ни в горе не мог его найти. Счастье и горе это ведь две оградки, отделяющие нас от жизни. Разница только в красоте или безобразии оградки.
Верно говорите опустил седую голову Мельхиседек. Но умом и нельзя понять жизни. Жизнь только жизнью постигается, всем существом. И только тогда, когда оно добродетельно. Иначе никакие идеи не помогут.
Верно. Главное это добродетель. А что умные мысли значат? Что это такое? У нас идеям не служат, у нас ими красуются. Как побрякушками. Всю страну когда-нибудь за такие побрякушки отдадим
Не думаю. Чтобы за идеи страну отдать, нужно серьёзно к ним относиться. А у нас этого не умеют. У кого-то мысль это работа, а у нас это отдых. От жизни, блеснул умом пастырь.
Д-да Работа, работа Работать мы не умеем, поддакнул священнику именитый гость. Работников у нас мало, хотя рабов полно. До сих пор ведь мы рабы! Как ведь с нашей реформой вышло? Хотели дать свободу от крепостного права, а подготовили новое рабство. Так всегда выходит, когда без Бога добро делаешь. Сеешь разумное, доброе, вечное, а всходит глупое, злое и непостоянное.
Вот вы говорите, что мы народ рабов. Ан нет, с блеском в глазах возразил Мельхиседек. Наш народ свободный. От здравого смысла. Большей свободы в мире не найти. С нею нам ничего не страшно, хоть плюнь с глаза, всё божья роса Видели, как наши мужички смотрят? Выпукло, тупо, бессмысленно и героически. Нет в их глазах приязни ни к себе, ни к земле. Высшее смирение, нищета и свобода! Народу, который такими глазами глядит, и смерть не страшна, и счастье не впрок. На Судном дне Господь за один такой взгляд человеку все грехи отпускать будет. Замечали?
Замечал А понять не мог. Почему это так? Почему так смотрят люди? задумался философ.
Потому что горе их от желаний отучило. А без желаний и греха не совершишь Горе близко, небо высоко, вокруг тьма вот что для смирения самая лучшая почва. Впрочем, словами это не объяснишь Пожалуйте вечерком на службу, там всё поймёте, пригласил гостя игумен.
Вечером Брутилов пришёл на службу в Преображенский собор. Храм был тих и тёмен, словно колодец. От золотых рам всё в нём отсвечивало золотом. Волны полутьмы, едва тревожимые тусклыми свечами, сходились и расходились над головами богомольного люда. Свет тускло падал через узкие окна в высоком куполе, порождая над толпой бронзовое, закатное свечение. Светились головы мужиков в глубине храма, в глухоте времён. Мужики стояли, древние, тихие, седобородые, они казались древнее Авраама и стад его, древнее Ноя и его сыновей, они словно пришли сюда из первозданности, из эпохи первых патриархов, скотоводов и землепашцев. И над ними, выше света и тьмы, безмолствовал Он Зодчий сумерек, Пастух вселенской тьмы, Первотворец, Зиждитель всего сущего. Его тонкий сумрак, как ладони, касался обнажённых лбов молитвенников, наложением своим освобождая их от всякого греха и добавляя их делам и мыслям новую, нездешнюю, благодатную тяжесть.
Служба шла. Народ двигал свою большую тесноту медленно, величаво. Кирилл Петрович стоял среди толпы богомольного люди с чувством, что после долгих поисков наконец-то нашёл то самое, настоящее, чего не мог найти в течение всей своей жизни ни в дипломатических, ни в артистических кругах не было такого благолепия, такой величавости мысли и жизни. Здесь было всё, чего ему не удалось найти ни в армии, ни при даже дворе мудрый покой, небесная благодать и главное строжайшая дисциплина. «Вот почему из армии многие дворяне в церковь уходят. Здесь дисциплины больше», подумал Кирилл Петрович, богомольно крестясь.