Санти пел, и выражение шутовской свирепости сменялось спокойной уверенностью, и чертовски вкусный, персиковый баритон наполнял все пространство между приборами, щитами и экранами, и стройная, еще совсем мальчишеская фигура в черном комбинезоне и алом разбойничьем платке, непринужденно висевшая в полуметре от пола каюты космического грузовика, почему-то совсем не казалась противоестественной, и пиратские куплеты не рождали никакого недоумения.
И Мортусян, скорбно покачивая головой, пришел к выводу, что есть люди, которым от самого господа бога разрешено почти все, ибо то, что они делают, всегда прекрасно.
Черт знает что творилось на старухе "Бригантине".
- Еще три часа пятьдесят минут, - сказал капитан. - Вы бы поспали, ребята.
Мортусян заворочался в своем гамаке, устраиваясь поудобнее, - в свободном полете ему всегда плохо спалось. Санти помахал ручкой и подплыл к самому пульту, расположившись в полуметре над 0'Брайном. Вообще-то в каюте было тесновато, и забраться под потолок, несомненно, имело некоторый практический смысл, но укладываться над самим капитаном - это мог себе позволить только такой человек, как Санти. Потому что ему от самого господа бога позволено все, даже это.
Было неудобно в гамаке, в голове тоже было как-то неуютно от всех этих мыслей, и Пино разворчался несколько громче, чем он всегда это себе позволял:
- О господи, неужели так трудно погасить общий люминатор? Ведь не пикник же нам предстоит, честное слово...
Не заснуть будет даже на полтора часика, перед тем как приниматься за дело.
- Разумеется, если вам угодно, - приветливо отозвался Санти и переместился к энергетическому щиту.
Щелкнул тумблер, стало уютнее, но одновременно словно плотнее сделался воздух, словно жарче стало, словно южная ночь пришла откуда-то в каюту летящего так далеко от Земли корабля.
"Что это я? - перепугался Мортусян. - Что это со мной в этом проклятом свободном полете? Укачивает, что ли? Тоже загадка природы. Наверное, от безделья. И мысли от безделья. И страх. Надо работать, надо быть внизу..."
- Перебирайтесь-ка сюда, Санти, - сказал он виновато. - Подремлем рядышком.
- Спасибо. (Ох, и ангельская же улыбочка у этого мальчика.) Мне уже не уснуть. Земля.
- Еще не Земля, - .как-то устало проговорил капитан. - Земля - это "Первая Козырева". А до нее еще "Арамис".
Санти посмотрел на него без улыбки, посмотрел сверху вниз:
- "Ничего. "Арамис" - это недолго. (Так спокойно, словно это он был командиром корабля и успокаивал разнервничавшегося новичка.)
"АЭС ты, - продолжал маяться Пино, - да мы все вместе взятые не стоим пряжки от скафандра этого мальчика. Пусть он ничего еще не сделал, но все-таки это мужество, без рисовки, без бравады, -оно пока проскальзывает в каких-то интонациях, что ли. Но его у Санти не отнимешь. Смелый, умный волчонок. И красивый. Такой красивый, ах ты боже мой..."
Санти положил голову на руки, словно валялся на пляже, концы его знаменитого платка, завязанного причудливым узлом над левым ухом, плавали перед лицом, и Санти ловил их губами; они становились влажными, темнели.
- Вас встретят? - неожиданно спросил Дэниел.
- Вряд ли. Мне ведь еще не даровано родительское прощение... - Санти улыбнулся застенчиво, совсем по-детски. - Я все равно сразу не полетел бы домой. Ведь до самой Земли, до космопорта, мы доберёмся вместе?
- Да, - сказал капитан.
"Так казалось каждому из нас, - подумал Пино, - что из первого полета нас встретят цветы, ковровые дорожки и девочки..."
- Вы проститесь с нами и помчитесь домой, капитан. И вы тоже, Пино. А я пойду в кабак. Тут же, в порту. И я напьюсь, капитан... - Он снова улыбнулся и глянул на Дэниела, словно спрашивая: "Можно?" - и опять тихо заговорил: - Я буду пить и ждать, когда обратно, на станцию, пойдет ракета. Ее будет хорошо видно. И тогда я снова захочу в космос. Не так просто, как все хотят, а до смерти, до собачьего воя... Смешно, капитан?
- Нет, - сказал Дэниел, - нет, не смешно. А напиваться зачем?
- Действительно. - Санти взмахнул руками, отлетел к стене.