Существует один загадочный закон для гомеостатики сложных систем, которому достаточно серьезные люди то и дело норовят давать достаточно несерьезные определения. Чтобы поддерживать работоспособность организации сложного уровня, ее необходимо через какой-то промежуток времени разрушать. Постулат, конечно, не следует понимать с абсолютной буквальностью. Он относится к любой сложной системе, от бизнес-предприятий и способа оперирования образами до человеческого мозга и организма.
Видимо, где-то здесь должна начинаться юрисдикция математических приложений Пуанкаре и таких вроде бы абсолютных абстракций, как его топология пространственных объектов1. В рамках рукописи нас больше сейчас волнует не топология всей вселенной и ее фундаментальных свойств, а аспект гомеостатики живого. Опуская патологию развития, я бы дорого дал, чтобы посмотреть, как в смысле упомянутого выше закона функциональности сложных структур Пуанкаре работал бы применительно к структурам головного мозга и как бы далеко это увело.
Может быть, вместо чисто психоаналитической интерпретации негативного поведения ребенка в русле известного комплекса вины, более справедлива его трактовка в свете данного закона, когда местами тот откровенно напрашивается на неприятности. Быть может, уже сам инстинкт этого закона, еще не подавленный грузом взрослого восприятия, ведет здесь ребенка за руку. Рекомендация здесь та, что у детского организма свои нормы расхода энергии, и не следует их измерять организмом взрослого. Создайте ему такие условия (в виде регулярных тренировок), чтобы у него больше ни на что не оставалось сил. Ребенок, конечно, не лошадь, но он превзойдет даже терпение лошади.
Необходимо сделать одно замечание. Я бы сказал, в таких случаях искать неприятности ребенка толкает сила, которая в действительности гораздо древнее предложенной традициями глубинной психологии концепции вины по отношению к двум наиболее близким объектам внешней среды, матери и отца, и сила которая не имеет к ней никакого отношения. Темный и скрытый инстинкт таким образом толкает ребенка на контактную идентификацию периметра психической среды, за которой кончается «территория своей стаи», и я определил бы ее как зону опоры. Тут важно верно понять: дело не в том, чтобы определять периметр допустимого, а насколько периметр этот неподатлив: развивающаяся психика самым решительным образом нуждается в твердом бессознательном знании, что где-то под ногами берет начало твердый грунт. Я слышал, в американской практике терапии наблюдался случай, когда ребенок, в силу извращенных представлений отца о воспитании, не сумев найти пределы этого абстрактного «где-то», пошел по пути чистой патологии: где бы он ни пытался найти границу, он находил только провал.
Конечно, здесь же почти неизбежно нужно ожидать и появление первого эмбриона будущего религиозного чувства. На мой взгляд, навязшая на зубах тысячелетий проблема религиозного типа сознания решается проще, чем принято думать. В ключевой период развития просто отец говорит, уклоняясь от любых жестких установок, в ответ на прямой вопрос ребенка насчет существования или несуществования бога, что это не больше чем неосознанная проекция его самого на внешнюю среду: взрослый возвращает себя в рамки детства, отвечая на давление не слишком приглядного мира возобновлением детских защитных механизмов. Дети часто намного умнее, чем о них принято думать, и они запоминают, даже не все понимая.
Таким образом, прямые попытки создателя глубинной психологии вывести «темные речи Заратустры о бледном преступнике» на удобные просторы собственной концепции выглядят по крайней мере неубедительными. Наряду с тем еще раз нужно повторить: любое неблагополучие в смысле роли отца или того, кто его пытается заменить, в ключевой период развития детского сознания, видимо, должно сохранять свой след в будущем так или иначе определять характер последующих отношений со всей внешней средой. И возможно, нет и не было никогда никакой программы танатоса влечения к смерти, а есть лишь скопление логических напряжений сверхсложных организаций, предполагающих неизбежные изменения структуры.
Положение с приведенным постулатом о принудительном деструктурировании организаций сложного типа серьезнее, чем даже выглядит. Если то, что было сказано выше, справедливо для функций сознания хотя бы на часть, то, принимая во внимание еще одну функцию внутривидовой агрессии, наклонность, я бы даже назвал это фатальным предназначением человеческих особей к массовым убийствам, названных у них войнами, можно считать не подлежащим сомнению.2 И там же возникает несложный путь разрешения этого едва ли не наиболее фундаментального затруднения культур, цивилизаций и десятков тысячелетий: искусственное разрушение и восстановление структур организаций еще до того, как в ней начинают скапливаться напряжения, в таком случае должно быть возведено в категорию одного из краеугольных принципов. Уже человек, время от времени подвергающийся жесткому массажу головы и лица (по принятой традиции, зная группу ключевых точек, это делается поверхностью внутренних ребер ладоней), смотрит на мир новыми глазами.