Но и возница не виноват. Дома неблагополучно, в цивилизации: дома живет буйный сумасшедший, прокаженный, дьявол, враг, бандит, предатель, потому-то и в этой, располагающей к отдыху, блаженной поездке на восьмерке думающих быков (у каждого свой норов) беззаботника, стоит ему расслабиться, ждут смерть и ужас. Как сделать, чтобы в конце радости и живописного бытия нас не стерегла смерть этим вопросом Г. Роза не задается (он ведь латиноамериканец, морализаторства избегает). Но что ужас в конце, что он неотвратим, как рок в древнегреческой драме, и совсем зачеркивает счастливые, восторженные впечатления дня это правда.
При таком незавидном раскладе Г. Роза обрекает своих героев на конечное, молчаливое мужество. Никаких таких особых моральных раскаяний отца Сергия, никаких попыток увильнуть от неизбежного исхода: если месть, то она совершится, даже отложенная на десятилетия («Час и черед Аугусто Матраги», «Поединок»), если расплата, то она не за горами, и не надо зажмуриваться, как какой-нибудь Иван Ильич. Моральный элемент в латиноамериканской литературе и вообще-то не силен. В прозе Гимараэнса Розы тоже действуют священники, и сам автор как будто добрый католик, но вот этих колебаний, мучений и диалектики души отчего-то нет, и это, разумеется, тоже традиция. Некоторые его сюжеты притчеобразно повторяют хемингуэевский безрадостный вывод: ты молодец, ты победитель, ты поймал здоровенную рыбину, ты здорово поработал, но, пока ее транспортировал, хищные акулы сожрали и растащили твое богатство. Твоя жизнь и силы растворились в необъятном море, победитель не получил ничего.
Ведь в чем юмор самого жизнеутверждающего рассказа в этом сборнике? Рассказ называется «Семерка Червей», это кличка старого уклончивого упрямого осла, который горазд отлынивать от работы. А юмор очень простой: займись сбережением своих ресурсов, сосредоточься и будь внимателен к внутренним и внешним воздействиям, и при переправе на бурной реке джигиты на сильных откормленных конях, здоровые и опытные пастухи и возчики, все потонут, а ты выплывешь, цел и невредим, и вокруг тебя спасутся (нет, не многие, как сулят священники в проповедях, но двое беззаботных пьяниц уж точно). Вера здесь простая, она в знании каждодневных обязанностей, в здравом смысле и мудрости.
Не хочу говорить об этом писателе академическим, наукообразным слогом. Возможно, потому, что и для него важны в слове изобразительность, краски и ядреная суть, а не мысль, и в этом он схож с Маркесом, у которого дожди льют годами и прекрасные Ремедиос летают на простынях. Некоторые герои Гимараэнса Розы не только нищие духом и совсем опростившиеся натуральные люди, но еще и душевно травмированные. В нашей бы новой русской литературе таких окрестили «бомжами» и описали с отвращением и натуралистически, но для бразильского автора они святы, правильны и безупречны. Он не презирает их за то, что в поведении, в привычках и интеллектуально они не выше своего же скота, за которым ухаживают. Гуманитарные ценности непреложны в человеке. Пастух почтенное занятие; дипломат Г. Роза нигде не тщится доказывать, что в дипломатическом корпусе подобрались персоны предпочтительнее. Как-то само собой подразумевается, что общечеловеческие ценности коренятся в народе и в самых простодушных его представителях. Они колоритны, изображены с юмором, симпатией; автор любуется их отвагой, честностью; когда они клянутся, то клятву держат. Но и в этот святой и прекрасный мир проникли ужас, хаос и распад. Смерть и ее неизбежность изображены с таким напряжением и отчаянием, что самое поведение героев предстает как следствие некой душевной травмы. Не назовешь нормальным доброго семьянина, который бросил семью и поселился на воде (впрямую: построил лодку, как Ной, но явно, что ждал не конца света, а мира в душе, всю остальную жизнь курсируя по реке и отдыхая на островах). Как выбрать третий путь не смерть и не сообщество людей, а свободу, абсолютную, полную и бессмертную («Третий берег реки»)? А вот именно выбрав его, этот способ жизни. Видно, в западной традиции с ее праведным индивидуализмом выбор по произволу и не требует никаких оправданий, он естествен. (В нашей отечественной жизни и литературе он преследовался бы полицией и требовал обоснования; у нас и цыган-то насильственно принуждают к оседлости, а право личности на свободное перемещение давно опять похерено).