Движение, постоянное движение, весь домашний уклад кочевника был приспособлен к этому. Сам его дом в зависимости от размера семьи и достатка находился на двухколесной арбе или четырехколёсной повозке. Втулки деревянных колёс этих повозок, сделанные из твёрдой древесины, никогда не смазывались и при движении издавали жуткие скрипящие звуки. Дело не в недостатке смазочного материала, как раз жира в семьях скотоводов хватало. Сами татары объясняли, что мол колёса смазывают только воры, а честному человеку таиться нечего. В литературе часто встречается также мнение исследователей, что скрип огромной массы деревянных повозок, сопровождавших монгольское войско в любых походах, был своеобразным психологическим фактором устрашения. Эти звуки должны были воздействовать на подсознание врага примерно так, как современная полицейская сирена действует на преступника.
Версия о раздирающем душу скрипе сотен и сотен повозок, парализующем врага, впечатляет. Очень вероятно, что такое психотронное оружие являлось реальностью, но «колесному скрипу» есть и совсем простое объяснение. В российском «Справочном энциклопедическом словаре» издания К. Края от 1847 года при описании татарской арбы читаем:
«Татары не употребляют ни поддосок, ни втулок, словом ни крохи железа на оси или в ступице; ось и ступица делаются из крепкаго, твердаго дерева (граб, дуб и кизил); если же ось хотя однажды будет смазана дегтем, то уже непременно загорается впоследствии, но изредка её можно натирать мылом, не опасаясь воспламенения».[122]
Оказывается, однажды смазанную ось необходимо было непрерывно мазать и дальше, иначе происходило возгорание ступиц. А несмазанная втулка могла служить очень долго без всяких проблем (кто бы мог подумать!), но при этом страшно скрипела. Картину движения по степи такого кочевого города красочно описал любимый мною со студенческой скамьи поэт Николай Заболоцкий:
Навстречу гостю, в зной и в холод, громадой движущихся тел
Многоколесный ехал город и всеми втулками скрипел.
Когда бы дьяволы играли на скрипках лиственниц и лип,
Они подобной вакханальи сыграть, наверно, не смогли б.
В жужжанье втулок и повозок врывалось ржанье лошадей,
И это тоже был набросок шестой симфонии чертей.
Орда неважный композитор, но из ордынских партитур
Монгольский выбрал экспедитор C-dur на скрипках бычьих шкур.
Смычком ему был бич отличный, виолончелью бычий бок,
И сам он в позе эксцентричной сидел в повозке, словно бог.
Но богом был он в высшем смысле, в том смысле, видимо, в каком
Скрипач свои выводит мысли смычком, попав на ипподром.
С утра натрескавшись кумыса, он ясно видел все вокруг,
То из под ног метнётся крыса, то юркнет в норку бурундук,
То стрепет острою стрелою на землю падает, подбит,
И дико движет головою, дополнив общий колорит.
Сегодня возчик, завтра воин, а послезавтра божий дух,
Монгол и вправду был достоин и жить, и пить, и есть за двух.
Сражаться, драться и жениться на двух, на трёх, на четырёх
Всю жизнь и воин, и возница, а не лентяй и пустобрёх.
Ему нельзя ни выть, ни охать, коль он в гостях у россомах,
Забудет прихоть он и похоть, коль он охотник и галах.
Перемещение орды по необъятным степным просторам, не было хаотическим движением повозок, как может подумать кто-то. Такое движение было сродни маршам современных воинских колонн, подчиняющихся строгим правилам и чёткому штабному расписанию. «Не излишним почитаю заметить здесь, что ещё задолго до прибытия главнаго Татарскаго стана, передовые отряды онаго шли осьмью отделениями, разведывая по сторонам: не предстоит ли какой опасности», сообщал Иосафат Барбаро.[123]
Уже упоминавшийся Михалон Литвин, пламенный патриот литовского государства, сравнивая литовские и татарские войска отмечал:
«Эти варвары знают, что нет ничего столь спасительнаго для народов, как храбрость и военная дисциплина и что мужество состоит в твердости, то они презирают изнеженность и удовольствия, ведут жизнь суровую, с детства занимаются верховою ездою, с колыбели возятся на конях Они до того берегут последних, что даже князья их в земле своей ездят верхом одни, тогда как вне отечества их сопровождает обыкновенно по сотне всадников».[124]