Если классические «диалоги» «С Оденом», «Со Стравинским», «С Бродским» выстраивают контекст внутри самих себя, то текст Table Talk в этом смысле абсолютно беспомощен, а потому часто работает против своего автора. Комментарий же способен «оперить» высказывание Одена контекстом, поскольку почти каждое «разговорное» утверждение поэта можно найти в развернутом виде в его же эссе, или стихах, или музыке упоминаемых опер. Найти и сопоставить. А сопоставив, проследить работу мысли по мере ее превращения в устную речь (и обратно, соответственно). Именно эту цель и преследуют комментарии, помещенные в данной книге.
И еще: Table Talk очень американская книга. Она попала ко мне в руки по случаю я купил ее в книжном магазинчике Prarie Lights в Айова-сити в 1999 году, когда еще только открывал для себя эту великую страну. Читая книгу, я чувствовал внутреннее созвучие с ней, ведь разговор здесь идет с постоянной оглядкой на две мировые системы, в которых жил Оден, на европейскую (а точнее, английскую) и американскую. В этой книге Оден новый американец, тоскующий по консервативным, традиционным ценностям. И в то же время англичанин-иммигрант, который в восторге от достижений «американской демократии». И это именно тот «букет» чувств, который и сегодня испытывает человек, впервые пересекающий Атлантику. Книга Table Talk неожиданна еще и как свидетельство опыта переселенца, которым Оден невольно делится со своими читателями.
В этой книге Оден поэт, требующий особого для себя как поэта статуса в стране с «горизонтальным» обществом. Он же и активный член этого «горизонтального» общества. Он регулярно ходит на выборы и с ужасом смотрит на катастрофические последствия Второй мировой для Европы с ее традиционно «вертикальными» обществами. Переходы от одной системы мышления к другой происходят внутри текста с головокружительной скоростью. На вопрос об Эзре Паунде Оден отвечает, что не приемлет его политических воззрений. И тут же на предложение прочитать новую главу его Cantos реагирует: да, непременно.
Table Talk это одновременно и быстрое, и очень медленное чтение. За каждую фразу здесь отвечает система прожитых ценностей и просто реальный человеческий опыт. В этой книге Оден проживает лучшую пору своей жизни. Сорока лет от роду, он уже ушел от марксизма и Фрейда, но еще не безнадежно «вошел» в христианство и философию Кьеркегора. В этот период жизни он на перепутье слушает оперы в «Метрополитен», тоскует о возлюбленном. Он сопоставляет и мыслит, и, несмотря на количество выпитого, которое упоминается в книге, это и самая трезвая эпоха его жизни. Ничего еще не решено. Война окончена, но никто не представляет до конца ее кошмарных последствий. Век тревоги достиг высшей точки траектории и замер в пространстве Истории. Что будет дальше? Третья мировая? Эра милосердия? Как повернется судьба Одена и «всех этих Соединенных Штатов»? Европы и Англии? России? Литературы?
Глеб ШульпяковУистен Хью Оден
Застольные беседы с Аланом Ансеном
16 ноября 1946Оден пригласил меня на чашку кофе к себе домой, на Корнелиа-стрит 7, 4E[1]. Обстановка: в передней раковина, плита и огромная деревянная столешница. В большой комнате два глубоких уютных кресла, обитых коричневым бархатом, между ними журнальный столик. Койка, застеленная голубым одеялом. Ряд книг на длинной полке. Среди них многотомный Оксфордский словарь английского языка. На мое предложение вытереть кофейную посуду Оден отвечает отказом это не к спеху.
Оден. Я переехал с Пятьдесят седьмой[2]. Слишком дорого. Один мой студент из Беннингтона, у которого, кажется, шашни с комендантом дома, предложил мне эту квартиру. В следующем году я получу профессорскую должность имени Чарлза Элиота Нормана в Гарварде12 тысяч долларов в год[3]. А теперь я покажу вам портреты моей первой большой любви.
Ансен. Кто-то из участников спектакля «Волны»?[4]
Оден с притворным возбуждением роется в книгах, наконец открывает одну из них и показывает мне картинки, на которых изображены насосные установки. Оказывается, он привез эти книги с картинками из родного Бирмингема, когда последний раз был в Англии. Он признается, что испытывает глубокую привязанность к насосным установкам и отлично в них разбирается. Он показывает мне несколько иллюстраций из «Исландских легенд». Потом, широко улыбаясь, несколько пейзажей и свои детские фотографии, а также книги о посещениях заброшенных шахт, принадлежащие перу перепуганных англичан ранневикторианской эпохи.