В повседневной жизни так много труда, красоты, а порой и горечи, что разные люди по-разному видят небо и Бога, солнце и любовь. Словом, тема повседневности неисчерпаема, как неисчерпаем мир.
На одном из заседаний Ученого совета Института этнологии и антропологии РАН повис в воздухе концептуальный вопрос, заданный докладчику: «Что такое повседневная жизнь, и как она соотносится с образом жизни?»
Новая отрасль междисциплинарных исследований, шумно номинированная в истекшее десятилетие как новейшее изучение «повседневности» или «истории повседневности», на заре нового тысячелетия становится важным направлением в системе гуманитарного знания [Пушкарева 2004; 2010; Орлов 2010; Фицпатрик 2001; Лебина 1999; Моисеева 2008; Зарубина 2011; Касавин, Щавелев 2004]. Между тем оказывается, что в бесконечном потоке публикаций, посвященных повседневности, трудно найти аналитически взвешенное определение ее дефиниции, позволяющей соотнести основные сферы повседневности с проблематикой и со сферами образа жизни. Не предаваясь утомительным выборкам цитат, раскрывающих смысловое содержание каждого феномена, ограничимся рабочей схемой 1. В ней заштрихована часть круга, означающего «быт» и «вторгающегося» в пространство трех других кругов «труд», «культура» и «общественная активность», означает проблематику предметной области повседневности, если при этом к каждому кругу подходить как к статическому, так и динамическому явлению.
По накалу страстей, неоднозначности подходов и по нарастающей численности адептов повседневности ее проблематика не уступает еще одному новому направлению, в предметной области которого форсированно множатся публикации, посвященные обретению и развитию одних и размыванию других идентичностей. В концентрированной форме новейшие идеи и итоги исследований, в том числе выполненных этносоциологами, нашли, в частности, отражение в книге «Феномен идентичности в современном гуманитарном знании» (М., 2011), изданном к 70-летию академика В. А. Тишкова, одного из инициаторов выдвижения проблематики идентичности на передний план предметной области этнологии [Тишков 2001; 2003].
Этносоциологическое обращение к повседневной жизни индивидов путем фиксации их трудовых карьер и ценностных ориентации, а также ключевых индикаторов бытовой жизни, семейных и межличностных отношений, начатое во второй половине 1960-х гг. и успешно продолженное в 19701980-х гг., в известной мере корреспондировало с параллельно идущими процессами в художественной литературе в деле освоения повседневности в произведениях, типологически и тематически сходных с нашумевшими книгами «Обмен» (1969), «Предварительные итоги» (1970), «Другая жизнь» (1975) Юрия Трифонова. Вместе с тем нельзя сказать, что время послевоенной и хрущевско-брежневской «оттепели» и «застоя» изучено с исчерпывающей полнотой.
Выбор хронологических рамок исследования и воспоминаний предопределен тем, что ни в одном активно развивающемся новейшем направлении «истории повседневности» и «идентификации идентичности», ни в литературе, посвященной Великой Отечественной войне, за редким исключением [Снежкова 2011], не исследована ее роль в формировании государственно-гражданской идентичности.
С точки зрения интересующего меня постсоветского периода, для меня вдохновляюще прозвучал тезис о том, что «не менее важным для формирования советской солидарности и патриотизма были разнообразные социальные и культурные практики повседневности» [Тишков 2013: 278].
Зависимость между повседневной жизнью и патриотизмом и гражданской идентичностью проявила себя в том, что практики повседневности внесли свой вклад в достижение победы в годы Великой отечественной войны, а победа в войне в свою очередь оплодотворила постсоветскую повседневную жизнь гордостью за свою страну и за свой народ, самоощущением самодостаточности, способностью выживания и стремлением к процветанию.
Между тем в только что увидевшей свет фундаментальной монографии В. А. Тишкова в специальной главе «Отечественная война и советский патриотизм» (с. 277299) неоднократно обращается специальное внимание на необходимость изучения поствоенной повседневности, в условиях и в недрах которой формировались чувство патриотизма и гражданская идентичность как сопричастность к своей Родине.
Великая отечественная война, утверждает В. А. Тишков, со всей очевидностью подтвердила приверженность большинства советских людей, независимо от их этнической, конфессиональной и социальной принадлежности, ценностям духовно-нравственного свойства, центральное место среди которых занял патриотизм [Тишков 2013: 279].