Согласно Адаму Смиту, в XVIII веке город олицетворяет происходящее превращение центров торговли в центры мануфактурного производства. Поскольку именно в городе происходит разделение труда, он становится центром нарождающейся промышленности. С этого момента урбанизация и индустриализация, усиливая друг друга, приведут к зарождению такого явления как мегаполис, который производит «отчуждение», и маргиналов, бездомных, беспризорников, преступников, проституток. Процессы миграции населения и необходимость введения контроля создадут такое изобретение культурной фикции идентичности как паспорт.
С точки зрения Маркса город представляет собой территориальную организацию воспроизводства труда. «Основой всякого развитого и опосредованного товарообменом разделения труда является отделение города от деревни. Всякая экономическая история общества резюмируется движением этой противоположности»5. Город становится центром, поскольку именно здесь развивается новое капиталистическое производство, пришедшее на смену феодальному производству. Превращение труда в товар стало возможно именно в городах. В городе производятся материальные блага и воспроизводится рабочая сила. Все связи человек-город объясняются у него капиталистической динамикой. В фундаментальном труде о развитии мирового капитализма Фернан Бродель6 показывает, что город был главным местом, где произошло разделение труда и складывание рынков. Структуры городов тормозили или способствовали этим процессам. Однако к XVI веку во Флоренции, в Венеции, Милане, Генуе, Марселе и Севилье сложился «торговый капитал», что позволило стать им местами новых форм промышленного производства. Именно новый порядок городов сформировал промышленность, успешность которой давала европейским державам власть, несоизмеримую с властью, которую можно было достигать посредством войн. Политическая и экономическая власти становятся неотделимы друг от друга.
У Макса Вебера город возникает как часть исторического процесса, в ходе которого общество создает институты, с помощью которых оно будет политически и экономически доминировать. Таким образом, динамические процессы городской среды подвергаются институциональной организации, в результате чего создается бюрократическая рационализация. Плодом соединения бюрократической машины с политикой является национальное государство. Установленный таким образом порядок национального государства корреспондирует с максимальной территориализацией идентичности обитателя города. Порядок национальных государств, вышедший из номенклатурной сетки городских институтов, как показывает Ирвинг Гофман, означал порядок однородности, классифицированной в информационные таблицы, согласно принадлежности к определенной нации, месту жительства и сегменту в социальной стратификации. Предельная территориализированная идентичность корреспондировала с: а) жестко установленной территорией национальных государств вместо территории священного центра власти бога или суверена; b) правами национального государства и правами человека вместо иррационального космологического порядка; с) паспортом, удостоверениями личности и иными таблицами регистрации вместо пространства личного знакомства и доверия. Растущая роль надзора и контроля в развитии национальных Государств Нового времени привела к уничтожению идентичности.
На протяжении XIX века вместе с развитием индустриального города появляются и новые науки о человеке социология, психология, психиатрия и психоанализ, важными объектами исследований которых являются наводнившие большие города человеческие массы и причины всё возрастающих психических заболеваний. Типичный человек, живущий в мегаполисе, это человек производящий блага, значения и смыслы, но он же является и продуктом сбоя производства, поскольку он болен, он не может приспособиться к окружающей среде. В этом контексте Георг Зиммель задает вопрос: «Как личность уживается с окружающей средой?», «каким образом субъект ладит с внешними силами и стимулами?». Ответом становится его знаменитый концепт «высокомерия большого города» как вынужденной реакции самосохранения перегруженной стимулами чувственности человека. Человек вырабатывает «бесчувственное равнодушие», чтобы защитить себя и приспособиться к разрушающему здоровую чувственность шквалу ежедневных взаимодействий с массами людей, знаков и сигналов. Кульминацией этого затвердевания в безразличии к ближнему становится новый вид социальной связи и обретение индивидом новой социальной свободы и скорости. Новый городской индивид делает сам себя именно потому, что он не застревает в сплетениях «человеческого» и не скован обязательствами традиционного сплоченного сообщества. Теперь человек, сформированный мегаполисом, проявляет себя не только как объект производства и экономики, но и как объект знания о нем, знания, осуществляющего разделение нормативного и ненормального, на основании которого нас принимают или выводят в субпространства больниц и тюрем. Последний аспект был исследован Мишелем Фуко в его работах «История тюрем», «История безумия». Так, став объектом соединения капитализма и бюрократии, с одной стороны, и объектом исследований, с другой, человек исчез, на месте его оказались потоки желания и симптомы.