Среди ночи вдруг громкие крики всполошили деревню. Дракону, быть может, и раньше случалось наведываться в человеческие поселения за добычей, потому что, как голоден он ни был, не стал ломиться в дома, расшибая башку о бревна. Он бродил по улицам, выжидая, - утром нашли повсюду его следы, - и ни одна из собак не осмелилась подать голос. Неизвестно, что сделал бы он, если бы никто не попался ему на пути, но, на свою беду, во двор вышла старая Шатта. Дракон разделался с ней мгновенно, старуха не успела и вскрикнуть. Кричала ее дочь, которая тоже встала, увидела, что матери нет, и вышла посмотреть, где она. А обнаружила разломанный в щепки забор, расплющенную лепешку мяса вместо собаки и лужу крови перед крыльцом.
Люди в деревне обеспокоились не на шутку. Женщины собрались в доме старухи, голосили и причитали, оплакивая не столько Шатту, сколько собственную беду. Теперь дракон-людоед не уйдет, пока не истребит всех, говорили знающие люди; отвлечь его может только более легкая добыча. Надеялись еще, что обойдется, и действительно, какое-то время дракон находил пропитание за пределами долины. Но, когда решили, что он больше не появится, наведался в деревню снова. На этот раз дракон разорил загон для скота, покалечил и задавил полдесятка коз, а двух утащил. Тогда, собравшись на сходку, решили оставлять ему раз в несколько дней козу - в лесу, поближе к его логову, подальше от деревни.
Но все равно больше никто не спал спокойно по ночам, да и днем поглядывали со страхом в сторону леса, не выйдет ли людоед. Зима, и верно, оказалась плохой. Правду сказать, такой ужасной зимы еще не бывало.
Поначалу сидели все, тесно сбившись в кучу, чтобы теплее. От дыхания изо рта клубами вырывался пар - так успел остыть дом за полдня, пока хозяев не было. Дрова принесли с собой, подбрасывали в печь, не жалея, и скоро она дышала на них раскаленным жаром, а кривые бока нагрелись так, что пришлось убраться от них подальше. Афагор принес глиняный горшок, полный снега, поставил на печь. Когда вода закипела, побросал в горшок кругляши из пресного теста, пару луковиц. Разломил черствую лепешку. Раздал всем деревянные ложки, которые при них вырезал долгими вечерами. Зачерпнул варево, попробовал, вздохнул:
- Оно, конечно... Впрочем, больше ничего нет. Лопайте, парни.
Когда Афагор окреп настолько, что смог ходить, они с Влахом перебрались от знахаря и поселились в доме одного из погибших. Дом был старый, с покосившейся крышей, но это было жилище, и оно защищало от холода, если не забывать подбрасывать в печь дрова. Афагор был еще плох, ходил с трудом, шрам на боку болел, одолевала слабость после лихорадки. Хорошая еда и тепло быстро вылечили бы его, но не было в деревне этой зимой ни того, ни другого.
Афагор был странствующим сказителем. Бродил от города к городу, от деревни к деревне, останавливался ненадолго, рассказывал сказки и истории, слушал, что было порассказать у местных жителей, и шел дальше. Занятие не то, чтоб прибыльное, если судить по его истрепанной одежке, однако ему не надоедало. Рассудительный Эмонда как-то спросил его, в чем толк - бродить то там, то тут, рискуя попасться лихим людям, или вот - дракону; ни спокойной жизни, ни богатства. Но Афагор тогда лишь улыбнулся.
Это было еще до того, как он начал рассказывать свои истории.
Они с Влахом вовсе не собирались заходить в Озерную долину, даже не знали, что там есть деревня. Дракон напал на них, когда они проходили мимо леса, ранил Афагора, и они бежали от него в лес, понимая, что на равнине у них не будет никакой возможности спастись. Влах недавно напросился в спутники к сказителю: был он сирота из далекого поселка то ли на севере, то ли на западе, они за это время успели столько раз переменить направление, что не могли точно определить, где это было.