«Не происходит ли между ними что-то тайное? Не тлеет ли до сих пор страстное детское увлечение? Допустим, что совокупление двенадцатилетних близнецов довольно пикантно, но следует ли им продолжать это теперь, когда им по двадцать три и они уже женаты? Майкл – любовник в моей постели?» Джесон злится на самого себя. Мало того что он измучен своим идиотским гомосексуальным влечением к Майклу, так теперь он мучает себя видениями кровосмесительных «занятий» за своей спиной, отравляющими часы его отдыха.
«А если они и совокупляются? Ничего общественно предосудительного в этом нет. Ищите наслаждение, где хотите. И в «щелке» своей сестры тоже, если уж так свербит. Нет! Пусть Микаэла будет доступна всем мужчинам гонады 116, лишь бы только не несчастному Майклу! Пусть его половой член станет таким, чтобы она не чувствовала его надлежаще. Ах! Будь реалистом, – говорит сам себе Джесон. – Кровосмесительные запреты имеют смысл там, где не действует естественный отбор. Кстати, может быть, они и не совокуплялись никогда…» Он удивляется тому, сколько непристойности проросло в его душе за последнее время. «Это из-за трений в жизни с Микаэлой, – решает от, – ее холодность понуждает меня применять всякие неудовлетворяющие позы. Вот сука! Если она не перестанет раздражать меня, я… А что я? Разве, что совратить Майкла и отбить его у нее?»
Он смеется над сложностью собственных планов.
– Что-то забавное? – спрашивает его Микаэла. – Поделись с нами, Джесон.
Он растерянно вскидывает глаза: что бы такое ей ответить?
– Глупая мысль, – импровизирует он, – о тебе и о Майкле, о том, как вы похожи друг на друга. Я подумал, а что, если бы вы поменялись комнатами и пришел бы к тебе блудник. Вот он забирается к тебе под одеяло и обнаруживает, что лежит с мужчиной, и… – Джесон умолкает, пораженный ошеломляющей бессмысленностью сказанного.
– Какая странная фантазия! – говорит Микаэла.
– Ну и что? – подхватывает Стэсин. – Наверное, блудник немножко удивится, а затем, должно быть, продолжит и совокупится с Майклом. Не так ли? Ведь это лучше, чем устраивать скандал или тащиться еще куда-то. Что же здесь такого?
– Забудьте об этом, – ворчит Джесон. – Я и сам знаю, что глупо. Микаэле захотелось узнать мои мысли, вот я и рассказал. Я же не виноват, что в этом нет ни какого смысла, правда? – Он хватает фляжку с вином, разливает и большую часть оставшегося выливает в свой бокал. – Ах! Хороша, дрянь! – бормочет он.
После обеда они около двух часов проводят в молчании, играя в «желобки». Незадолго до полуночи Майкл и Стэсин уходят. Джесон старается не смотреть, как его жена, прощаясь, обнимается со своим братом. Едва лишь гости уходят, Микаэла сбрасывает саронг и бросает на Джесона горящий страстью, зовущий взгляд. Но он, хотя и понимает, что нехорошо игнорировать ее безмолвное приглашение, так подавлен, что чувствует необходимость спастись бегством.
– Жаль, – говорит он, – у меня бессоница.
Выражение ее лица тотчас меняется – на нем появляется замешательство, потом гнев. Джесон поспешно выходит, опрометью несется к лифту и словно свинцовое грузило опускается на 59-й этаж. Варшава… Он входит в незнакомую квартиру и видит там женщину лет тридцати с пушистыми желтыми волосами и упитанным телом, спящую в одиночестве на неопрятной постели. Не меньше восьми детей скучилось в углу комнаты. Он будит ее.
– Джесон Квиведо, – представляется он. – Я из Шанхая. В ее глазах отражается беспокойство.
– Шанхай? А вам можно бывать здесь?
– А кто сказал, что нельзя?
– Никто не говорил, – вслух обдумывает она сказанное. – Но шанхайцы никогда сюда не приходят. Вы в самом деле шанхаец?
– Может, показать вам свою идентификационную карточку? – сурово спрашивает он.
Его высокомерный тон ломает ее сопротивление.