Что же ты все молчишь, бабушка? Ксения обняла ее, и прижалась щекой к ее худенькому плечу.
Что же тут говорить? Голос Александры Даниловны звучал глухо от долгого молчания. Сережу жалко. Она вздохнула. Тебя жалко
Ксения уткнулась лицом в плечо бабушки. Как в детстве ей казалось: они оба знают Ксюшин стыдный секрет, и бабушка ждет, когда внучка сама расскажет. Но Ксюше не хватало мужества признаться, что сначала она лишь разрешала Боре себя любить. В отместку Сереже за свою трусость жить с любимым. Потом хотела выйти замуж за Хмельницкого, потому что для нее, дочери простого служащего и преподавателя, он выгодный жених. А теперь все запуталось, и выхода нет!
Наверное, все старики считают, что жизнь переменилось к худшему, а их молодость самая замечательная пора. Помнишь, я рассказывала тебе про послевоенный голод? Мы, дети, в деревне объели всю съедобную траву. Есть хотелось всегда. Войны я не видела. Поэтому ничего страшнее голода, не помню. Даже сейчас Лида подшучивает, что я все запасаю впрок: сахар, крупу, спички. Бабушка хмыкнула. Но даже тогда у нас была радость. Ожидание хорошего. Мы были счастливы. Все делали от сердца. Твои родители тоже жили просто. От зарплаты до зарплаты. Работали и любили. Кто умел, наживал. А сейчас люди много рассчитывают и приспосабливаются. Может это хорошо, если приносит счастье. Я таких не видела. В старости, помимо самой старости, самое мучительное, что уже не можешь исправить причиненное другим зло.
Ты знаешь о ребенке? осторожно спросила Ксения и неохотно отстранилась.
Да. Вера сказала. Они помолчали. Я помню Борю в детстве. Он навещал отца и казался напуганным и тихим. Сидел на табуреточке на кухне, слушал Димкины пьяные нравоучения. А потом уходил. Жалкий, несчастный. Сережка был задиристей и прямее. Весь на виду.
Боря переменился.
Да. В нем появился внешний лоск. Но это напускное. Возможно, в ваше время говорить о любви не принято. Но Боря любит тебя. Я видела, как он на тебя смотрит. Сбереги свою любовь к Сереже. И сбереги любовь Бори к тебе.
Они помолчали. Ксения сидела, сгорбившись, сложив на коленях ладони.
Ты считаешь, ему надо все рассказать?
Бабушка пожала плечами.
Если ты жалеешь о его деньгах, как хочешь. А, если расскажешь правду, узнаешь, как он к тебе относиться. Либо останется с тобой, с такой, какая ты есть
Бабушка помолчала.
Либо? полушепотом спросила Ксения, страшась ответа.
Либо твои родители и родители Сережи помогут тебе вырастить ребеночка. Это лучше, чем начинать жизнь со лжи.
К Каретниковым постучали. Вошел дядя Жора, умытый, с мокрым зачесом и в свитере. Бабушка отправилась в большую комнату.
В порозовевшем лице соседа неуловимо проступали черты сына. И это тоже причиняло Ксении боль. С дядей Жорой пришел офицер. Уже в кителе и шлепанцах.
Ксюша, товарищ капитан хочет с тобой поговорить, сказал Красновский. Это Толя. Близкий друг Сереженьки. Девушка кивнула и потупилась, в горле запершило: с детства Сергей запретил родителям сюсюкать и называть себя Сереженька; теперь отец не скрывал нежность. Толя нам очень помог. Сопровождал. Теперь вот в отпуск
Красновский помялся и вышел. Каретников, поняв, что это к дочери, вернулся на кухню.
В комнате Ксения вежливо усадила офицера на диван, сама выбрала стул.
Военный опустился на край, словно стеснялся занимать больше пространства, и облокотился о колени.
Я вас сразу узнал, проговорил офицер сипло. Простите, сквозняки, простыл. Как в отпуск, всегда На полуслове он достал из внутреннего кармана бумажник, из бумажника фотоснимок, и подал Ксении. На снимке была она еще на первом курсе. Ее ктото окликнул, и она обернулась. Эта фотография нравилась Сереже.
И вот это. Офицер протянул три поздравительные открытки и два потрепанных конверта: письма Ксении.
Она поблагодарила и тихо спросила:
Как это было?
Капитан зыркнул исподлобья.
Не бойтесь, я не упаду в обморок.
Я уже рассказывал отцу Сережи Неохотно проговорил капитан. Неоднократно повторенный рассказ превращался в быль и жил самостоятельно, а его друг
Вспоминая, военный то и дело спотыкался о профессионализмы. Ксения многое не понимала. Она видела оружие лишь по телевизору. Мирные черноморские горы с веселыми отпускниками высились далеко в детстве, в стороне от мифических склонов из кинохроники о бородатых басмачах. Колонна, обстрел. Ксения живо представила лишь, как вспыхнула головная цистерна, потому что видела такой фильм с Куравлевым. Только там Пашка Пирамидон отогнал пустой бензовоз и сломал ногу. А здесь погиб водитель машины, Сережка его заменил и не успел спрыгнуть