Пафосто, какой! Хорошо вам там мозги промывают! ноздри Бориса возбужденно расширились. На щеках заалел мальчишеский румянец. Очевидно, тут все восхищаются тобой, прожженным воином
Не увлекайся, Боря! Оставь личные антипатии при себе, сказала Ксения.
Хорошо, извини. Объясни мне, паршивому шпаку, не нюхавшему пороха, за что ты лично воюешь? Что дала эта война простым людям? Взорванные дома на Каширке? Нордост? Беслан? Может, мы наворотили там такого, в чем теперь стыдно признаться в нашей стране вечных тайн, за что теперь они слепо мстят, а жизнями платят простые люди? Ах, да, задавать об этом вопросы считается предательством великого дела сохранения святой Руси. Правда, нам не нравилось, когда бомбили православную Югославию. Почему должно нравиться им?
Мне там тоже многое не нравиться. Но мы ведь не базарные бабы, чтобы обсуждать сплетни! сдержанно сказал Сергей.
Да. Извини. Заносит. Но вот, Европа от нас отлягивается. Кому нужны нищие дикари. Может нам сначала лучше сделать так, чтобы к нам просились, а не тащить к нам за ноздри. Торговать с ними на наших условиях. Хотя, что мы можем предложить твоим зверькам: КАМазы, нефть и космические ракеты, чтобы они летали на рынок в Москву спекулировать зеленью? Или ты обращаешь их в православие, чтобы на сдачу услышать не «аллах Акбар», а господи помилуй?
Цену на зелень сбиваю, пошутил Сергей. Хмельницкий хмыкнул. Может, чтобы зауважали, хватит хапать. Пора чтонибудь стране оставить. Или дорого стоит?
Не по адресу. Я знаю цену лишь своей работе.
А я своей. Предлагаю ничью.
Согласен.
Хмельницкий простился с Красновским кивком и ушел. Ксения от проема сказала принужденным тоном:
Ну, что, пошли ко всем?
Поговорить надо
Сережа, не начинай опять! Я все знаю! Но я не могу уехать из Москвы! Я боюсь. А расписаться и жить я тут, а ты там, какая это семья!
Он сделал губы уточкой и утвердительно кивнул.
Ты умный, честный, хороший. Но Боря прав. Вы оба делаете каждый свое дело. Да, он старается для себя и близких. Ты для всех. Жизнь переменилась. Помнишь, в детстве мы говорили друг другу правду. Ответь мне: ты воюешь за правое дело?
Сергей вздохнул и мягко прихлопнул по подлокотникам кресла.
Не знаю, Ксюха! Там много таких, кому это нравится. Не думать и выполнить приказ.
Но ведь ты не такой! Ты же мучаешься. Ты шел защищать
Ксюша, отсюда многое не понятно. Знаем, где ночует бандит, объявленный в розыск. Настоящий зверь. А у нас приказ, его не трогать. Он глава тейпа. Местный божок. Договоримся мир. Шлепнем его еще его внуки партизанить будут. Проще, ему звезду героя навесить и сделать президентом. Твой знакомый, с золотой булавкой, проповедовал, что убивать людей преступление. Это известно еще со времен Моисея. Но даже Иисус не сумел словом остановить убийство. Если на войне рассуждать, ничего не будет: ни этой страны, ни нас с тобой. Я о другом хотел поговорить.
Ксения сокрушенно кивнула и проговорила бесцветным голосом:
Ты будешь покорять свои маленькие вершины, а не просто жить. В сорок пять выйдешь в отставку подполковником со смешной подачкой. Устроишься начальником ЧОПА. Мы поселимся у родителей, станем копить на холодильник, на свадьбу детей, как копили до нас. Неужели армия твое призвание? Если это лишь профессия, почему нельзя ее поменять! Почему мы должны калечить свою жизнь и через двадцать лет стариками прийти к тому, что нам и так было дано. Почему?
Сергей помолчал. Всегда уравновешенный сейчас он, казалось, растерялся.
Да. Мне нечего тебе предложить, кроме нашего прошлого и моей любви. Мне все время казалось, что в любви есть какойто тайный изъян. Друзья могут поссориться и разойтись, и не видеться годами. И родные тоже. Но нет в этом той боли, как бывает с любовью.
Ксения уперлась сзади ладонями и прислонилась на косяк. В груди у нее заныло.
Друзей можно иметь тысячу, а любить, по настоящему любить только раз. Не знаю, будешь ли ты счастлива с ним. Но я, наверняка, буду несчастлив без тебя. Каждый пустяк, который мы помним вместе, всегда разделен на две половинки и не важно. Пойдем.
Умеешь ты делать больно.
Он глубоко выдохнул и поднялся.
Сережа, прости! Я знаю, я гадкая, говорю не то, что чувствую, и мучаю тебя! Она прильнула к нему. Но давай еще подождем. Тебя же обещали перевести, квартиру