Ксюша чувствовала ту же гордость и умиление. Легкие слезы покатились по ее щекам, вымывая ком из груди и горла.
Ты чего, Ксюха? улыбаясь, спросил Сережка и взял ее ладонь. На его нижних веках тоже набухли две крупные росины.
Ты даже не знаешь, какой ты хороший!
Они покраснели и отвернулись.
Ничего, ничего, поплачьте, дети. Это из вас плохое выходит! сказала бабушка Саша.
Ксения прочитала: «В ста километрах от Москвы те же люди, а жизнь иная», сложила письма в коробку и легла.
Ему тогда было лет четырнадцать, но выглядел он на дватри года старше, хотя всегда был невысокого роста. Ксения вдруг отчетливо вспомнила его простое и приятное лицо, всегда дружелюбное. Его непринужденность сообщала чтото солнечное его застенчивой и независимой вежливости среди чужих. Во всякой очереди он неизменно стоял последним, но в споре не уступал, если был прав.
Сейчас в воображении Ксении Красновский получался какойто положительный. Это насмешило бы Сережку. Но, подумала девушка, тысячелетняя народная мудрость о добром поминальном слове для покойного не от ума, а от сердца. «Для покойного!» Слезы снова потекли по щекам. В голову ничего не приходило, кроме обычной ерунды. Как все пацаны их двора он из пневматической винтовки убивал ворон. Засунул в английский замок кабинета физика перед контрольной спичку. Утопил с приятелем в туалетном бачке классный журнал. Както «выбивал» со шпаной деньги у лоточника: бросил презерватив с бензином на его скарб, а старшие зажгли: «ты не совершеннолетний, тебе ничего не будет!» Потом, сквозь зубы, чтобы не заплакать, рассказывал напуганной Ксении о продавце: «Говорит, маленькая дочь, денег занял. А эти скоты ржут!»
Но это было наносное.
После первой поездки на шабашку с дядей Левой, братом дяди Жоры, Сергей дурачил компанию в кафе книжными байками. Он тогда лет в пятнадцать впервые не поехал в Анапу
Красновские и Каретниковы отвозили детей на лето к морю. Взрослые меняли друг друга на «вахте» в отпуске. Сергей учил Ксюшу плавать на спине. Они ловили у Высокого берега в камнях бычков голыми руками, приумножая незаживающие ссадины, и мама пеняла Ксении: «Не руки, а грабли! Ты не сможешь играть на инструменте!» (Ксения брала уроки музыки на фоно.) Это была целая книга солнечных и соленых воспоминаний: на море они с Сережкой впервые поцеловались испуганно клюнули друг друга в губы, соленные от морской воды, а потом не разговаривали день, переживая неясное и новое в себе. И воспоминания о последнем морском лете воскресали весь год, если они оставались одни. Тогда они писали диктанты, слушали музыку через плеер, поделив наушники на двоих, и вздрагивали, соприкоснувшись руками
А тем летом дядя Лева, такой же веселый, плешивый балагур, как его брат дядя Жора, только на четыре размера пиджака шире, увез племянника то ли в Казахстан, то ли еще в какойто «стан». В письме Сережки, помниться, по бескрайним степям потекла речка Ишим с зубастыми щуками, поскакали казахи на кургузых лошаденках, приходили драться с шабашниками потомки бывших сталинских ссыльных немцымеханизаторы. И вдруг Сережка в кабине с рыжим молчуном на грузовике гонится за грузовиком обидчика. Или на кладбище у чужих могил рассуждает о бренностях бытия. Или рассказывает, как урки зарезали кореша, который «откинулся» с зоны и пахал целину.
Ксения показала письмо отцу. Тот ухмыльнулся.
Лева приобщает Серегу к Шукшину. Это его любимый писатель, сказал он.
В захудалом кафе, куда Сережка повел друзей и Ксюху после возвращения с шабашки, вдвоем они иногда захаживали сюда из чистого сострадания к неудачникам она спросила его:
А зачем ты мне врал в письме?
Он даже не смутился.
Не врал. А приукрашивал. Как твои классики.
Самому, что же рассказать нечего?
Почему? Мы ехали трое суток только в один конец! Самой надо увидеть!
Так говоришь, будто я нигде не была!
На море самолетом. Иногда поездом туда и обратно!
А что интересного в твоей степи? Ничего!
Там люди. Такие же, как мы. Только мы здесь сносно живем и жалуемся, а они там выживают и не жалуются! Помнишь, как твой папа купил у бабульки на станции сладкую дыньку и вареных раков. Мы кушали и смеялись, вспоминая, как бабулька торопливо прячет выручку. А есть места, где таким бабушкам ни дыньку, ни раков некому продать. И ни дыньки, ни раков нет! Если человек не замечает, что у соседа в больных ушах вата, или разные шнурки на ботинках, может с человеком чтото не так?