На следующий день после похорон лавку отнял ростовщик в уплату за отцовские долги. Я осталась без крыши над головой. Я была достаточно взрослой для замужества, да только кто возьмет невесту без приданого? Без родни? Идти не к кому... – Хару душили рыдания. – Мне было так одиноко и страшно. Я не знала, что делать, куда податься...
Жалость захлестнула Рэйко, и она поспешила утешить девушку, как утешала сына:
– Ну-ну, не плачь.
Хару казалась сущим ребенком, когда взывала к ее материнским чувствам и выплескивала обиду на весь мир. От ее горестного рассказа Рэйко сделалось стыдно за свое счастье. В то же время она не могла не порадоваться тому, что девушка доверила ей свою историю.
– Все прошло. Теперь тебя не тронут.
– Неправда! – вырвалось у Хару сквозь слезы. – Когда Черный Лотос приютил меня, я думала, что все мои беды закончились. Я собиралась стать монахиней и поселиться здесь навсегда!.. [5] И вот меня забирают от тех, кто мне дорог. Я опять одна!
– Из-за того, что вчера произошло в храме? – спросила Рэйко, решив не говорить о пожаре прямо, чтобы снова не напугать Хару до немоты.
Девушка кивнула.
– Я боюсь, что все подумают, будто я устроила пожар и убила этих людей. Друзья ополчатся на меня, из Черного Лотоса выгонят. Я попаду к полицейским, и тогда... тогда меня сожгут заживо!
Таково было типичное наказание за поджог, вне зависимости от того, погиб кто-нибудь или нет. Даже небольшой пожар мог, разгоревшись, уничтожить целый город и унести тысячи жизней, вроде великого пожара эры Мейрэки тридцатипятилетней давности. Потому-то бакуфу и карало поджигателей так сурово.
Радость от удавшейся беседы сменилась в душе Рэйко страхом за девушку.
Пока что та была единственной подозреваемой, что делало ее, хотя бы и невиновную, готовой мишенью для нападок и ярости толпы. Рэйко чувствовала, как в ней крепнет решимость разобраться в случившемся и предотвратить, быть может, ужасную несправедливость.
Не хотелось рвать тонкую нить доверия, протянувшуюся от нее к Хару, но требовалось кое в чем удостовериться.
– Это ты устроила поджог? – спросила Рэйко.
Хару оторопело воззрилась на нее.
– Да разве я пошла бы на такое злодейство? – Из ее глаз полились слезы, стекая на дрожащий подбородок. – Я в жизни никого не обидела!
Голос девушки звучал искренне, однако Рэйко знала, как опасны поспешные выводы.
– Прости, что мучаю тебя расспросами. Сама посуди: как людям не подозревать тебя? Тем более вчера ты не захотела говорить о пожаре. Почему? Что случилось?
– Сыщики сразу меня невзлюбили, будто я сделала что-то плохое. А монахини и наставники словно перестали мне доверять. Я знала, что мне все равно не поверят! – выпалила Хару с горячностью, часто и сипло дыша.
Вдруг она встала и попятилась от Рэйко, метнув на нее полный горечи взгляд.
– Говорили "давай дружить", а сами не верите, как и все!
– Ты не так поняла, – стала оправдываться Рэйко. – Я просто хочу разобраться...
Девчушка бросилась на пол, заходясь в истерическом плаче.
– Никто мне не поможет! Я умру!
Рэйко наблюдала за ней с тяжелым сердцем, обуреваемая сложными чувствами. Очень часто преступники выдавали себя за невиновных и притворялись, чтобы им поверили. Однако и от ошибочно обвиненных можно было ждать сходного поведения.
– Если ты права, тогда и бояться нечего. – Рэйко подсела к Хару и стала похлопывать ее по спине, пока не стихли рыдания. – Я хочу тебе кое-что рассказать.
Хару, скорчившись на боку и зарывшись лицом в волосы, замерла.
– Когда я была такой, как ты, мне очень нравились легенды о знаменитых воинах, – начала Рэйко. – Я представляла, как скачу в гущу сражения с мечом и в доспехах.