Мнение консерваторов, возможно, повлияло на швейцарских студентов, но не возымело никакого действия на русских. На лекциях Бюхера шел разговор о вещах, глубоко затрагивающих русских студентов: фундаментальные принципы политической экономии, вопросы современного экономического развития, проблемы капитализма и социализма. Такая программа лекций целиком устраивала Гельфанда. Бюхер показал ему значимость точного статистического анализа; впоследствии марксизм Гельфанда всегда содержал некий эмпирический элемент. Маркс был для него скорее учителем, чем источником предвзятых мнений.
Годы учебы в Базельском университете не были для Гельфанда беззаботными. Знакомство с полицией и цензурой, погромами и террористическими организациями делало русских студентов невосприимчивыми к беспечности и наивности их более удачливых швейцарских сокурсников. Русские были наивными, но совсем в другом смысле. Они рассматривали учебу в качестве подготовительных курсов к революции; их не интересовала профессиональная подготовка, они не собирались становиться богатыми людьми. Один из современников Гельфанда заметил, что у швейцарских студентов все проблемы связаны с деньгами или сексом, с «бухгалтерией и браком»[21].
У русских студентов не существовало подобных проблем. Большинство из них жили в крайней нищете; их не интересовала проблема буржуазного брака. У них не было надежды на упорядоченную жизнь, а если бы и была, то они сочли бы ее пресной и нудной по сравнению с главным делом Русские студенты были заняты, по их мнению, более важными проблемами. Они вели нескончаемые, бессвязные беседы о будущем мира, месте России в этом мире, ее развитии. Мансарды домов в швейцарских университетских городах превратились в инкубаторы будущих революционных лидеров, которые стали нарушать покой буржуазного общества.
Гельфанд ничего не почерпнул у швейцарцев; ему подходил русский образ жизни, и до конца дней он сохранил стойкую неприязнь к буржуазным ценностям.
Он устранил все сомнения и получил ответы на все вопросы, мучившие его во время первой поездки в Швейцарию. Юный, романтичный любитель гайдамаков стал превращаться, под влиянием Карла Маркса, в рационалистичного и «ученого» социалиста. Благодаря Марксу Гельфанд получил четкое представление о мире политики; колеблющегося сторонника «Народной воли» сменил уверенный в себе марксист.
Недавно приобретенная им уверенность отразилась и в его теоретической работе. В осеннем триместре 1890 года он начал, по совету Бюхера, писать диссертацию по проблеме разделения труда[22].
Таким образом, он получил возможность применить марксистскую методику в реальной части исследования. В течение шести месяцев он переносил свои размышления на бумагу. Историческая часть исследования была посвящена рассмотрению мнений известных экономистов по вопросу разделения труда. Гельфанд детально представил теории Адама Смита, Эдуарда Уэйкфилда, Джона Милля, но большую часть главы отвел рассмотрению мнения Маркса по интересующей проблеме. Концептуальная структура работы Гельфанда указывала на экономиста, который оказал на него огромное влияние: «подавление, или, пользуясь современным языком, эксплуатация масс рабов есть основа разделения труда»[23].
Кроме того, идеи Маркса вдохновили студента, написавшего фразу, по его мнению, предлагавшую способ ликвидировать ущерб от приближающегося разделения труда: «Имеются определенные факторы, которые противостоят этому пагубному явлению главным образом, объединение рабочего класса и пробуждение классового сознания»[24].
Летом 1891 года, когда Гельфанд закончил работу над диссертацией, на его факультете произошло важное событие. Бюхер уехал в Карлсруэ, и его место занял профессор Козак из Цюрихского политехнического университета. Козаку не понравилось, что диссертация выдержана в строго марксистском духе, и он одобрил работу только после внесения ряда поправок. После этого Гельфанд с трудом сдал устный экзамен и 8 июля 1891 года получил степень доктора философии, сделав вывод, что Базельский университет является «научным», но не «социалистическим» институтом, а профессура если и обладает классовым сознанием, то никак не пролетарским.
В дальнейшем Александр Израиль Гельфанд, доктор философии, никогда не выносил свои марксистские работы на суд маститых академиков. С этого момента он писал только в расчете на европейский пролетариат, находя у него большее понимание, чем у буржуазных профессоров Базельского университета.