Мне некогда идеологией заниматься, я тороплюсь
Ничего, это ненадолго, показания снимем, и все, настаивал «лыжник».
Турхельшнауб растерялся, сник, погрустнел. Ничего не оставалось, как заползти на заднее сиденье удивительно красивой машины.
Автомобиль бежал плавно и бесшумно по Садовому кольцу. Минут через пять свернули в переулки и въехали во двор тщательно огороженного особняка. Всем хорош особнячок: чистый, отремонтированный, аккуратный. Просторный двор, места не экономили, да вот одна деталь все портила. Прямо на стоянке во дворе вокруг контейнера навалена внушительных размеров куча мусора: банки, бумага, тряпье и прочее пахучее безобразие. Вонь стояла страшная. Чтобы войти в парадный подъезд, кучу мусора необходимо было обогнуть.
Он прошел через рамки металлоискателя. Дежурный велел пройти в кабинет номер сорок восемь, на второй этаж, к старшему следователю. Следователем оказалась на удивление миловидная женщина средних лет, высокая, слегка полноватая брюнетка с короткими завитыми волосами. Одета она была в синюю форму, но немного странную, как бы ненастоящую, а сшитую на заказ для съемок сериала: уж больно игриво выглядели жакет и блузка. Казалось, верхняя часть костюма следователя призвана не прикрыть, а, наоборот, выставить напоказ потрясающую, чрезмерно пышную, но правильную грудь. Вылитая всадница из его сна. Турхельшнауба охватило предчувствие опасного приключения.
Женщина сидела не за массивным письменным столом, а сбоку, у стеклянного столика, где чья-то заботливая рука сервировала кофейный набор: две чашки, красивый никелированный кофейник, печенье, сливки, сухофрукты и минеральная вода. Хозяйка кабинета расположилась в кресле свободно, положив ногу на ногу, демонстрируя восхитительные стройные коленки из-под укороченной юбки, снабженной желтенькими пуговками, расстегнутыми чуть ли не до самого пояса.
Проходите, садитесь, Вениамин Осипович, сказала следователь, пристально рассматривая его цепким острым взглядом лисьих раскосых глаз желтовато-зеленого оттенка, угощайтесь, вот кофе. Если хотите, я попрошу для вас чаю, можно коньячку или мартини. Вы что предпочитаете в такое время суток?
Турхельшнауб неуклюже плюхнулся в кресло и украдкой посмотрел на женщину. До чего же она привлекательна, зараза. Выглядит так, как будто только что выскочила из объятий любовника. Крупные симметричные формы лица, нереально широкий разрез рта, возбужденное и игривое выражение лица. Взгляд влажный, немного обиженный, немного распущенный. Женщины, похожие на тетю Риву из Черкасс, пугали его до нервной дрожи. Вот она, эта сломавшая ему личную жизнь внешность: подвижная мимика, бесстыдность манер, скрытое сладострастие и раскованность. При первом же взгляде на следователя он понял, что сегодня ему придется нелегко.
Меня зовут Дорис Викторовна Скунс, я буду вести ваше безнадежное дело, произнесла следователь, и сразу должна вас предупредить: не пытайтесь изворачиваться. В прошлом я работала психиатром, так что все ваши пошлые мужские тайны я просто прочту у вас на лице. Кстати, нашему ведомству и без всякой психологии многое о вас известно.
Да? Неужели? удивился Турхельшнауб. Я вроде ничем не провинился
Ну, не прибедняйтесь, мелкие грешки за всеми водятся. Дорис Викторовна улыбнулась так обаятельно, что Турхельшнауб на целую минуту забыл, где он находится.
Если вы имеете в виду подписи на анализе умеренной ненадежности заемщиков, то меня вынудили. Он почувствовал, что начал оправдываться слишком рано.
Вениамин, позвольте мне называть вас так, я должна откровенно признаться: у меня лежит внушительное досье с перечнем ваших проделок. Если хотите, я перечислю вкратце.
Дорис Викторовна сменила позу, плавно убрала одну красивую ногу с другой, невольно продемонстрировав замысловатый узор чулок. Женщина подвинулась ближе к нему, распространяя горький миндальный запах дорогого парфюма. Турхельшнауб ощутимо застеснялся, в голову ему пришла нелепая мысль о том, разрешается ли следователем носить под формой чулки, как у каких-то актрис из любовных мелодрам. Невольно он представил себе Дорис Викторовну, сидящую обнаженной, бесстыдно раздвинувшую ноги. От этой мысли кровь бросилась к щекам.