Мы суть столь гадки, что бог Шбалáнке чахнет от скорби и умирает! Мы его держим да не удержим!
Пакча метнулась было к несчастному, но верховный жрец воспрепятствовал.
Правый умер.
Левый, промаявшись год, поднялся сдвинутый набок, странно гнусавый и колченогий. Он, для удобств, ходил с фаворитом, тоже в обнимку, как прежде с братом Женщин уменьшилось; развелись содомиты, сходно и пьянки, сотканные из здравиц:
Сдох, сгнил Шбалáнке! Правь, Хун-Ахпý бог!
О, почему нельзя день и ночь хвалить Синекрового, с неких пор Одинарного бога Тумписа?! Одинарный Кумир, да царствуй!!
Тумпис перл неба и поднебесной! Пуна перл Тумписа! Халач-ви́ник перл Пуны!!
О! Это истина!!
Царь, лаская любимца, как-то вдруг выгнусил:
Эту ки́туску-девку надо прогнать.
Хач плакал, брызгал слюною, сетовал и заламывал руки:
Тестя обидим! Ши́ри могучий! Он нас порежет! Он нас погубит!
Мáнтаская останется, резюмировал Тýмпальа. Манта с Тумписом побережные. Ки́ту горная. Мы её завоюем. Пусть воеводы скажут: не сможем, я их казню.
Те сдвинули золотые напяточники, рявкнув: Мы завоюем все царства в мире!
Всех одолею. Я Хун-Ахпý, закончил царь и ушёл гулять с содомитами.
Хач, великий батаб, верховный жрец Май и Ушмаль, главный из воевод, признали, что деспотия сама по себе ужасна, но, если ищет войны, прекрасна. Может, пора пришла угасавшему Тумпису править миром и небом?
Пакчу отправили восвояси в Ки́ту, к отцу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
возвестившая правду, в том числе о приятностях подданных, о фортуне и случае
В очаге тлел помёт, что отсветом красил женщину, низкий чан, земляной ровный пол с малышкой и тощим мальчиком, большеглазым и хрупким. Он следил в щель в соломенной крыше звёзды.
Мама, остричь бы Длинноволосую, из волос связать ликли и подарить их пальам что тогда будет?
Глупости, Чавча! Мать улыбнулась. «Длинноволосой», также «Кудрявой», звали Венеру, спутницу Солнца. Выдумал! Твой отец был бы жив сказал бы, что ты придумщик. Но он пропал в стране Мусу-Мýсу, в дальнем походе. Он Разжевав горсть зёрен, женщина выплюнула их в чан. Достать её как, Кудрявую?
Просто! Мальчик, метнувшись, палкой расширил щель в крыше. Нож возьму и мешок
Прямь!
Мама! Пойду к заре и поймаю Кудрявую, остригу её за день! За день успею! Будет садиться, я соскочу с неё. Свяжешь ликлю, я отнесу её жёнам инков, стану куракой. Я Он закашлялся дымом и сел на корточки.
Сплюнув жвачку в чан снова, женщина фыркнула: Как пойдёшь к заре? По дороге пойдёшь изловят. Что, мол, без спросу, скажут, гуляешь? И поколотят. Ибо нельзя ходить просто так. В горах пойдёшь люд Ольáнтая схватит, он ведь разбойный А перейдёшь Мать-Анды чунчу и мýсу быстро съедят тебя, как отца Вздохнув и подлив в чан с жёванной кукурузой чашку воды, взболтав состав, она кончила делать áку, то есть пьянящий сытный напиток с запахом пива, правда, прокисшего.
Сдвинув полог при входе, молча в лачугу втиснулись люди в ладных рубахах, в шапочках, с белошерстными вставками в мочках смуглых ушей. В Империи был порядок, «дабы обедали или ужинали открыто, дабы вожди посещали их, чтоб узнать, сколь ревностны и заботливы и мужчина, и женщина в их семейных делах, послушно ли их потомство». Гость, меньший ростом, глянул на девочку.
Сопли Что не следишь?
Мать кинулась утереть нос дочери.
Им одежды стираешь? Моешься?
Мать явила одежды, личные, после детские (каковые мешки, но с дырками по углам для рук и по центру для головы).
Гость глянул в горшки. Почистила Пищи вдоволь сготовила?
Мать дала ему áки для экспертизы.
Гость почесался. Блохи кусают Плохо выводишь блох!.. Дети слушают? Пряжу сделала?
Мать явила корзину с пряжей.
Мало Лентяйка! Бог наш, Заступник и Благодетель, он опекает тех, что без мужа, и безотцовщину. Чем отплатишь, лентяйка?!
Мать задрожала.
Вот тебе дело Гость пнул мешки, внесённые его спутником. Налущи за ночь зёрен чашка твоя.
Мать кланялась. Господин ты наш добрый, добрый наш сотник! Óбщина добрая! Помогает нам, сирым!
Встанет Луна на двор иди: сходка вашей десятки.
Как гости вышли, мать всполошилась. Труд!.. Они дали нам новый труд, а мы старый не кончили!