Душно здесь. В высях легче. Пакча вздохнула.
Муки понятны. Плачу в душе я! выдал Хач.
Встреча кончилась.
Пакча вышла на палубу. Море и́скрилось, рыбы прыгали и летали Волны метнули в ноги ей пламя Странное дело: пламя и в мокром?.. Нет, это сайра В тёмной пучине вспыхнули очи, молча взирали. Пакча дрожала, стыла на месте и опускалась ниже и ниже Очи наплыли, выдвинув щупальца Пакча вскрикнула и отпрянула к мачте.
Сверзился смерч. Рулевой заскакал меж килей. Хач бросил в волны в жертву ламёнка. «Ешь, Матерь-Море, ешь!» бормотали все. Воды, блёклые, как рвань нищенки, опрозрачнились и разгладились.
За каймой редких мангров где-то под утро выросла Пуна, остров-столица Вслед за охраной, белым оленем девочка въехала в белый город. Видит: на лестнице одного из дворцов два мальчика в жутких шапках; рядом вельможи; вредного вида тощий сановник жжёт в чашах травы и прорицает Девочка тихо слезла оленя. Мальчики сдвинулись говоря:
Мы Тýмпальа. К нам иди.
Чуть живая, толклась она возле тронного ягуара, где восседал Двойной Кумир близ невесты, взятой из Манты. Газовый полог их отделял от сборищ громко вопившей праздничной знати и от кривляющихся паяцев. Слуги носили вина и яства.
Царствуй, Четыре-Ноги-и-Четыре-Руки, владыка! выл Хач слащаво. Славлю честь Тумписа, кою в лонах своих обретают Манта и Ки́ту в браке с тобою, Векоизвечным!
Ночью двойной жених и невесты двинулись к морю. Знать им светила факельным шествием.
Сладких жён тебе, Хун-Ахпý и Шбаланке29!!!
С помпой верховный жрец ввёл невест в глубину, воззвав: О, пучина морская! Высинь кровь девам! Волнорождённые, Синекровые правят миром!
Девушек вывели под распевы. Царь навалился. Пакча зажмурилась И всегда с тех пор жмурилась; сердце билось колибри, пойманным в сети Как-то злой Левый стал прогонять её, алча мáнтаскую девицу. Братья сцепились. Пакча, уйдя в сад, слышала речи в дальней беседке: «Тумпис как килька в пагубном неводе, о, верховный жрец Май». «Великий батаб Хач! Истинно: килька кружит на месте, кружит годами». «Да, кружит к гибели». «Есть борьба Слитодвойственной Мысли: та утверждает, эта противится». «Два царя у нас, и у каждого свои помыслы. Что, верховный жрец Май, тем, кто носит циновку30, думать и делать? Как мыслят боги?» «Свергнуть Шбаланке. Так, Хач, великий батаб, мнят боги». «Плачу от счастья!»
Пакча, не вникшая в суть беседы (как, скажем, вник в неё тощий вредный батаб, подслушивавший поодаль в зарослях циний), вышла из сада вслед за собачкой, что, попетляв у дворцов средь стел, потрусила в пролом в стене обдирать ноги людям, висшим на пальмах подле дороги. Выбрав из прочих горца по облику и велев отвести её в царство Ки́ту, Пакча спасла его от оков. Сорвав с неё тонкий шейный браслет из золота с изумрудом в средине, пленник бежал, увы (то, признаться, был Вáрак, засланный со шпионскими целями главным инкой на Пуну и угодивший в плен). Пакча кинулась следом, но на маисовом поле быстро отстала и спела песню:
Маленький олень скакал на рогах звезду носил. А большой олень скакал солнце на рогах носил.
Выйдя к берегу, где шумел прибой, и увидев, как горец, ею спасённый, прыгает в лодку, Пакча вздохнула. Вволю поплакав, с горстью ракушек и мелких камешков, возвратилась в гарем.
Хач начал: Жуткий поступок! Мысль обмирает! Чуть не замёрз Извечный без девьей ласки!
Левый, однако, чьею была она, мрачно рявкнув: «Малявка!» стал обниматься с ма́нтаской девушкой, многосильной из-за пятнадцати своих лет, ревнивой, ловко справлявшейся с парным мужем. Пакча страшилась ей непонятных каверзных дел двора и шептаний левого Тýмпальи с тощим вредным батабом.
Как-то Двойной Кумир променадствовал по террасе дворца так долго, что половина уступчивая Шбалáнке сникла:
Хватит, брат. Спать хочу!
Левый хмыкал.
Правый поплёлся прочь. Уцепясь за рельеф колонны, Левый держался и сквернословил. Оба наморщились от усилий Из-за колонны чья-то рука настойчиво протянула тесак. Схватив его, Левый стукнул по плоти, соединявшей их братья рухнули, брызжа кровью. Знать и сановники кучковались над Левым, харкая в Правого и стеная:
Мы суть столь гадки, что бог Шбалáнке чахнет от скорби и умирает! Мы его держим да не удержим!
Пакча метнулась было к несчастному, но верховный жрец воспрепятствовал.