В Антонине была прочность так учили на сопротивлении материалов. Она только и делала, что сопротивлялась, но не считала это подвигом.
Проходя по коридору на кухню за очередной порцией таблеток от давления, стенокардии, желудка и всего на свете Антонина смотрит на Ecce homo. Терновый венец впивается в нежную кожу лба, но в голубых глазах Спасителя её закалка. Он, наверное, наш, из рабочего посёлка, весело думает она и тут же одергивает себя: не богохульствуй, о душе подумать надо. Спаситель понимающе улыбается: что с тебя взять, институт закончила, да только ничего не изменилось в тебе, рабочая косточка.
По дамбе несутся куда-то машины. Сумерки укутывают кладбище, на котором упокоился Митя, и куда когда-нибудь возможно, очень скоро свезут Антонину. Это не страшно. Наверное
Она раскалывает таблетку на половинки, аккуратно кладёт их на фольгу и поворачивает краник самовара. Знакомого журчания не слышит вода кончилась.
Встать с табуретки несложно, а вот наполнить чайник, не расплескав, и зажечь газ испытание. Выдерживает вопреки сопромату.
В мутных сумерках, щурясь на голубые отблески газовой горелки, садится к столу. День прошёл. Так медленно все у неё теперь выходит, но сутки за сутками летят, приближая к развязке.
Антонина смотрит новости и передачу, где все кричат, перебивая друг друга и обсуждают чьи-то проблемы. Выключает телевизор экран некоторое время светится молочным прямоугольником. Оля обещала купить новый, с ладонь толщиной. Зачем?
Грохают об пол тапки. Широкая кровать ползти по ней, как по полю Укрыться одеялом и то тяжело. Устраивается терпимо, даже спина «тосковать» перестаёт.
В темноте не видно, но Кремль по-прежнему стоит прочный.
Антонина Филатовна закрывает глаза и просит Ecce homo дать ей увидеть ещё раз, как утреннее солнце коснётся Коромысловой башни.
Синяя папка
«Жалюзи пропускали рассеянный дневной свет, создавая в коридоре больницы приятный полумрак», эта фраза пришла Инне в голову совершенно неожиданно. Наверное, мозг учительницы литературы включил защитную функцию, чтобы не думать о том, что происходит на самом деле.
Слово «приятный» вряд ли подходило этому месту. Выхолощенный кондиционером воздух, желтые стены, деревянные панели-экраны вдоль стен и, в качестве компенсации, больше похожей на насмешку, за весь этот казенный неуют, пара плохоньких репродукций Левитана.
«Над вечным покоем», вспомнила Инна название одной из картин. Вечный покой Вечный. Господи, как же страшно звучит.
Она встала, пробуя ноги на прочность, и сделала несколько неуверенных шагов в сторону поста медсестры. Желтые стены плясали перед глазами. Не упасть бы. Детей напугает
Она обернулась к ним, словно ища поддержки. Оля, младшая, сидела спокойно, только руки беспрестанно двигались: она стаскивала обручальное кольцо и надевала его обратно на палец. Глаза дочери казались узкими от непролитых слёз. Егор ёрзал, как в детстве, пытаясь справиться с волнением.
Инна вспомнила день, когда рассказала Андрею о том, что у них будет ребёнок. Стоял душный вечер, в окно, распахнутое во двор-колодец, влетал чей-то приглушённый смех. Андрей некоторое время смотрел на неё, как будто не понимая, а потом вдруг встал, подошёл к окну и прокричал в молочные сумерки, пахнущие сиренью: «У меня будет сын!» В ответ со двора донеслись чьи-то пьяные поздравления. Это было так непохоже на ее сдержанного и стеснительного Андрея
Мы же не знаем ещё, сын или нет, смущенно бормотала Инна, пока он покрывал поцелуями её раскрасневшиеся щеки и плечи.
Я знаю, просто ответил он. И не ошибся.
«Надо напомнить Андрею об этом», подумала она, и тут же сморщилась от внезапной боли. Андрею больше ничего нельзя напомнить
Ещё пара шагов. Медсестра поднялась ей навстречу:
Вам нехорошо?
У неё было приветливое молодое лицо, ещё не подёрнутое равнодушием.
Нет-нет, все в порядке
Какое, к черту, в порядке? Вся жизнь разлетелась на куски. «Пошлая метафора», машинально отметила она.
Скажите, выдавила Инна, а что нам делать дальше?
Тело передадут на вскрытие, отводя глаза, отчеканила сестра, а вы можете спокойно ехать домой
Медсестре стало неловко за неуместное слово «спокойно», но Инну это нисколько не задело. Её немногое теперь могло задеть. Она отступила назад, к детям.