Но как бы то ни было Иван Лукьянович явился одним из основоположников целого жанра литературы, который нам известен под привычно неудачным названием «лагерная проза». И именно Солоневич вытащил на свет Божий из чекистских бумаг аббревиатуру ГУЛаг и сделал ее, как это принято говорить, достоянием общественности.
К сожалению, автор «России в концлагере» (которая все-таки не является классическим образцом мемуарной литературы) подробной автобиографии нам не оставил. Сведения о своей жизни он, будто нарочно, раскидал по тысячам своих публикаций. Да и внешние обстоятельства, прямо скажем, не давали покоя и политический деятель победил писателя. Хотя нет-нет да и прорывалось заветное: «Если мне удастся когда-нибудь написать, как Короленко, Записки моего современника это будет книга!»2.
Ваш покорный слуга не уверен в своих писательских талантах в такой же степени, как Солоневич. Все-таки между журналистикой, «которую я в данный момент представляю», и литературой есть какая-то никем точно не измеренная дистанция. Была даже компромиссная во всех смыслах идея ограничиться почетным званием составителя. Подозреваю, что впоследствии найдется зацепившийся за предисловие критик, который воскликнет: «Да, именно так и надо было поступить». Между прочим, сама идея «автобиографии» (собрания цитат из книг, статей и писем И. Л.) неоригинальна. Ее задумывал составить еще полвека назад Всеволод Константинович Левашев-Дубровский, продолжатель дела Солоневича.
Честно говоря, я почти уверен, что не газетная рутина помешала редактору «Нашей Страны» осуществить свой замысел, а практическая невозможность воплощения. В своих попытках сложить мозаику мы с ним располагали примерно одинаковым набором смальты. Сомневаюсь, что имевшиеся в распоряжении Дубровского письма Солоневича содержат какие-то сенсационные и не преданные огласке факты из жизни моего героя. И вовсе не отсутствие возможности ознакомиться с этими образцами эпистолярного жанра, хранящимися по сей день в далеком Буэнос-Айресе, толкнуло меня на скользкий путь биографа. Выстругивать компиляцию из текстов, имеющих свою собственную ценность, даже для видавших виды акул пера это все-таки безграничный цинизм.
Само собой, должна была появиться спасительная соломинка, выросшая в один поистине прекрасный момент в непобедимую оглоблю: кто, если не я? Победила, в конце концов, эта самая оглобля.
В 2007 году, когда была сделана примерно треть работы, возникло последнее препятствие даже скорее последнее сомнение вышла в свет книга Нила Никандрова «Иван Солоневич: народный монархист»3. Первая развернутая биография нашего героя построена, главным образом, на документах, которые достались автору от ветерана НКВД Ю. А. Маркова. Работая в 1950-1970-х годах в Секретариате ЦК КПСС, Марков собирал материалы для брошюры об идеологических диверсиях и планировал включить в нее главку о Солоневиче. Главку «зарезала» цензура, а собранные материалы уже в годы перестройки перекочевали к Никандрову. Особо ценные документы отчеты агентов и директивы иностранного отдела ОГПУ-НКВД.
Говоря откровенно, некоторый «шпионский уклон» стал одновременно и плюсом, и минусом книги Никандрова. С одной стороны, изумительной ценности данные об одной большой чекистской провокации, которая окружала Солоневича и отравляла все его эмигрантское бытие. С другой вехи жизненного и творческого пути Ивана Лукьяновича (как минимум, «до побега») представлены подчас весьма схематично, есть нестыковки по хронологии, фактические ошибки, иногда к счастью, нечасто и авторские домыслы. Последний упрек, впрочем, обусловлен особенностями жанра, который выбрал Никандров: беллетризированная биография.
Я знаком с Нилом по переписке несколько лет, даже писал к его книге предисловие. Никандрову оно понравилось, а вот издательство сочло текст слишком «солоневичевским», что ли. Редактор М. сформулировал свой отказ так: «Честно говоря, впечатление двоякое. Нам кажется, что для предисловия к книге он (текст И. В.) слишком политизирован. Дело в том, что вступая в полемику с теми или иными политическими силами, мы сокращаем, тем самым, круг потенциальных читателей. А так как Алгоритм издательство коммерческое, то нам хотелось бы расширять, а не сужать этот круг. Поэтому мы решили выпустить книгу без предисловия» Ничего страшного большая часть написанного тогда вошла в эпилог моей книги, той самой, что вы держите в руках.