Все, больше у нее ничего нет. Ни капли. Атхафанама сунула чашку в складки подоткнутой юбки, подобрала кувшин и поднялась с колен. Быстрее было бы просто наклоняться над больными, но тогда неудобно было поить их и уже давно не переставая болела спина. Опускаться на колени было дольше и ноги уже давно болели тоже, но делать было нечего, и Атхафанама в течение дня по многу раз меняла свой способ поить беспомощных умирающих. Других дел не было: только поить, вытирать загаженный пол и указывать слугам, где можно освободить место.
Говорили, что в городе водопровод разбит и вода ручьями сбегает по ступенчатым улицам, прямо по пыльным плитам, омывая тела людей, из последних сил выбравшихся из домов, чтобы погрузить в нее пылающие тела и пить, пить. Они там и умирали и лежали вперемежку умершие с еще живыми.
Но источники, бьющие из скалы, на которой стоял Дом Солнца, не иссякали, и воды было вдоволь.
Атхафанама прошла к бочонкам, стоявшим у входа в зал. Из подземелий воду приносили в бочонках и больших кувшинах и черпаками переливали в сосуды, с которыми обходили больных. Здесь же стояла Ханнар, в ее руке был полный кувшин и из носика вода струйками выпрыгивала на пол, когда Ханнар взмахивала свободной рукой, о чем-то горячо споря с Иликом Рукчи. Атхафанама подошла поближе и вот что услышала:
- Их нужно перенести сюда, Илик. Мы не можем взять отсюда людей и послать во дворец. Здесь нужен каждый, кто есть.
- Все-таки это царицы, - возражал Рукчи, сам собиравшийся предложить то же самое, но смущенный напором и резкостью Ханнар.
- Царицы? - спросила Атхафанама, переводя испуганный взгляд с одного на другую. - Царицы? - ей очень не хотелось понимать смысл подслушанных слов.
- Да, - повернулась к ней Ханнар. - Жены твоего брата.
- А...
- И дети тоже.
- Я пойду к ним, - сразу сказала Атхафанама, ставя свой кувшин возле бочонка и одергивая юбку. Чашка выпала и со звоном покатилась по полу. Атхафанама наклонилась было за ней, но махнула рукой и оставила на полу. Как же это могло случиться? Никто не должен был выходить из дома Эртхиа, ни входить...
- Нет, - перебила Ханнар. - Пусть их перенесут сюда. Какая разница, где им умирать? Здесь ты успеешь напоить гораздо больше людей. Не бросай их ради всего двух женщин и ...
- И это дети твоего мужа, ты, шлюха! - взвилась Атхафанама. Ее трясло, и Рукчи сделал шаг к ней, потому что видел: она готова разорвать Ханнар на куски и нет ничего, что удержало бы ее. - Это жены твоего мужа и твои сестры, ты, безродная бродяжка, ты, позор моего брата, ты...
Ханис был далеко, у самой дальней стены, где в косом столбе света из окна то и дело вспыхивали золотым облачком его волосы, когда он наклонялся и поднимался, переходя от больного к больному. Ханис был далеко, не видел и не слышал, и некому было остановить Атхафанаму, обезумевшую от ревности, унижения и ужаса. А Рукчи был врачом и счел себя в праве схватить несчастную царицу за плечи и сильно встряхнуть. Атхафанама с хрипом втянула в себя воздух и заслонила лицо руками. Но уже через мгновение обернулась к Рукчи, деловито оправляя на себе одежду и приглаживая волосы.
- Ты пойдешь со мной, Илик. Побудем с ними там. Ирттэ любит тебя... Есть ли во дворце вода?
Ханнар попыталась что-то сказать, но Атхафанама молниеносно к ней развернулась.
- Ты ничего не понимаешь, богиня, из того, что смертные женщины впитывают с молоком матери. Это дом твоего мужа, это дети твоего мужа, это жены твоего мужа. Его дом, его слава, его честь, его дети, его женщины - это все твоя честь и твое богатство. Его благополучие - это твое благополучие. Мужчин связывает в братстве кровь, а женщин - семя их мужчины. Ты принимала его также, как Рутэ и Дар Ри, но ты, как пустыня, бесплодна и смертоносна.