Такую историю мог бы нам рассказать учитель Дадуни. И я бы велел рассказывать ее моим сыновьям.
- А чего бы ты от меня хотел? - усмехнулся Тахин. - И ты можешь рассказать эту историю своим сыновьям - такой, как она есть. И скажи в конце: будете ли вы людьми или те, кого вы презираете, окажутся достойнее вас?
- Не говори так, - насупился Эртхиа. - Ради брата моего и ради тебя никогда не скажу такого. И поговорив так еще недолго, они почувствовали что сон в сговоре с усталостью одолевают их. И улеглись на мягкий мох, и уснули.
- Спи осторожней, - пробормотал еще Эртхиа. - Спокойных тебе снов ...
Мне не стоило бы ничего протянуть руку и на кончиках пальцев поднести к его лицу язычок огня. Но не было нужды: все его черты были впечатаны в мои зрачки, и я закрыл глаза, чтобы лучше видеть. Он был тот, о ком я мечтал всю жизнь: безупречный воин, отважный всадник, верный в дружбе, чуткий сердцем, звонкоголосый, беспечный, удалой, мужественный, такой, такой... как я. Пусть говорят, что двое схожих не сойдутся! Знаю я, как не сходятся несхожие, как масло не роднится с водой, как из золотой оправы выпадает алмаз, и только жильная нить удержит сшитые два куска кожи, и только кровь с кровью роднятся, только...
Я лег и, покусывая пальцы, пытался заснуть. Его не коснулось то, что спалило меня, и пусть. Пусть остается таким, как есть.
И я засмеялся над своим ненужным благородством. Как, в самом деле, я мог бы?
Я смеялся. Ведь огонь не может превратиться в слезы, и не дано мне оплакать мою участь.
Эртхиа завозился, прикрывая лицо руками, поднял голову.
- Что это? Лес горит... или мне приснилось? Лицо, как обожженное.
- Это ничего, - покачал я головой и отодвинулся.
Следующей ночью рассказывал Эртхиа.
- В далекие времена, о которых не сохранилось записей, жил царь из славнейших царей земли, повелитель страны обширной и изобильной. У царя была единственная дочь, а сыновей не было ни от жен, ни от наложниц. И было предсказано царю, что не родится у него сын, пока дочь не вырастет и не перейдет в дом мужа.
Год летел за годом для царевны, а для отца они тянулись как вечность за вечностью. Наконец девушка достигла брачного возраста, и стали с нетерпением ожидать сватов из соседних царств. Но сваты все не ехали.
Нрава царевна была... дурного слова не скажешь: девушку жалко, и хорошего слова не скажешь: хорошего слова жалко. А внешности она была такой, что посмотришь и пожмешь плечами, отвернешься - забудешь. И это не делало ее покладистей.
Вот и не спешили послы и сваты от окрестных государей, а выдать единственную дочь за подданного обидно было бы столь могучему и славному царю.
Однако нужно было, чтобы родился у царя наследник. И поэтому, свернув коврик и прихватив посох, отправился в путь старик из долины Аиберджит, и прошел все земли, отделявшие его от той благословенной страны, и пришел в ее столицу, никем не замеченный прошел во дворец и предстал перед царевной.
- Я принес тебе от самой Судьбы подарок, поклонись и прими с благоговением! - воскликнул он.
- Мне ли, дочери моего отца, кланяться нищим? - насупилась царевна и уже воздела руки, чтобы хлопнуть в ладоши, призывая служанок и стражу.
Но старик быстро взял ее за подбородок, глянул в глаза - и она присмирела.
- Смотри, - сказал ей старик, вынимая из складок плаща неприметное с виду ожерелье из серой амбры, что собирают по берегам Южного моря. - Это сделает тебя самой красивой женщиной на этой стороне мира - да и на той мало кто сможет соперничать с тобою. Трех дней не пройдет, как женихи съедутся ко двору твоего отца, и замужество твое будет счастливым. Но не снимай ожерелья ни днем ни ночью и берегись предстать перед мужем без него.
И старик надел ей на шею ожерелье.