Эртхиа не удержался: погладил круглый бочок в серебристой короткой щетинке. После трапезы, когда не спеша пригубили сладкое темное вино из сушеного винограда, дыни вынули из ручья и обтерли мягкой тканью. Они были теперь прохладные, гладкие, как атлас, и не так щедро источали аромат, но когда их взрезали, из серебряного белого зеленоватого нутра он снова хлынул, уже иной, тонкий, влекущий.
- Нелегко нам будет с ним, - шепнул Эртхиа, кивнув в сторону Тахина, который сидел чуть поодаль от стола, положив голову на резные ярко разрисованные перила беседки, и, казалось, дремал.
- Когда человек лишен столького, ему непременно должно быть что-то дано взамен, - подумав, ответил Дэнеш. - Не представляю, что это может быть, но чем-то же он живет? Кто должен завидовать кому? Пока это нам неизвестно, изгоним и зависть и жалость из души. Он сам вызвался идти с нами. Для нас это честь.
- Правда твоя. Но мне, знаешь, ни кусок в горло, ни глоток...
- Хороши мы будем, если позволим ему это заметить.
- Что же делать?
- Привыкай.
Эртхиа передернул плечами.
- И, слушай, - еще тише сказал, - извини.
Дэнеш подумал и кивнул.
- Ты просто увел его, да?
Дэнеш не стал отвечать. Эртхиа вздохнул.
- Послушай, слава купцов, - заговорил он по-аттански, - удача своего отца, скажи, не сможешь ли ты найти нам корабль, который перевез бы нас на другой берег моря?
- Как же не могу? - с готовностью встрепенулся купец. - Как раз могу, как раз я сам нашел такой корабль, и корабельщики на нем чрезвычайно опытны, и хозяин сведущ в том, как ходят корабли по соленому морю, и знает все ветры и их перемены и знает все пути по морю, и я не в первый раз подряжаю его перевезти мой товар на ту сторону, и каждый раз все сходит благополучно.
- Погоди, - нахмурился Эртхиа, - не хвали корабельщиков, хвали Судьбу. Она ревнива, когда другим в заслугу ставят ее милости.
Тахин проснулся, поводил плечами, незаметно потягиваясь, обрадовался, что трапеза идет к концу.
- Настало время питать душу! Как сказал сказавший...
- Не ты ли? - ласково поддел Эртхиа.
- Не помню, - шуткой ответил Тахин. - Как сказал тот, кто сказал, пища нашей души - музыка и нежные стихи.
- И для некоторых, - подхватил Эртхиа, - музыка - пища, для некоторых лекарство, а для некоторых - опахало.
Дэнеш вежливо перевел их утонченную беседу на аттанский, а купец, вслед за благодарностью, пояснил, что, поскольку часто ходит и через Хайр, то понимает хайри и говорит на нем свободно.
- Но царь-то наш, аттанский, - понизив голос, добавил он, - и пока не велит отдельно, говорить с ним пристало по-нашему.
Дэнеш согласно кивнул. Своя гордость и у купцов.
- Когда твой корабль отплывает? - спросил он, пока Эртхиа с почтением вынимал дарну из футляра и с помощью ключа подкручивал колки, потихоньку тинькая струнами, и купец подробно ему отвечал, сколько товара еще осталось погрузить и сколько места еще на корабле, и что непременно надо им запастись своей водой в крепких бочонках и своим припасом в путь, но если они решат плыть с ним вместе, то уже могут об этом не заботиться, купец сам все приготовит и обеспечит, и запасет, и расплатится с хозяином судна, а вот если бы любезный собеседник шепнул царю аттанскому, чтобы тот уменьшил взимаемую при продаже царскую долю, когда купец вновь вернется в Аттан, да еще в несказанной своей милости и снисхождении дал бы ему в том бумагу со своей печатью, тогда...
- Я скажу, - кивнул Дэнеш, - если ты, любезный, найдешь нам хорошую конюшню, в которой мы без сомнений и беспокойства могли бы оставить наших благородных коней до нашего возвращения - хоть на год, хоть на десять.
На том и поладили. Немалый расход был возложен на купца, но, видно, и так он оставался с прибылью, потому что условия принял охотно и с радостью.