Когда такого покупает кто-то из хава или зук, а об их обычаях все осведомлены, и нет для невольника неожиданного в том, что случится, - он принимает сердцем своего господина и свою судьбу, и служит так, как его учили, потому что в этом его достоинство, единственное, которое ему дозволено. И в одну ночь он проживает жизнь, и проживает так, как должно. И в этом правда таких как я.
Они сидели и молчали, пока Хойре не зашевелился и не произнес:
- Ты уже не такой, повелитель. Но если хочешь, я скажу тебе, для чего вам рассказывают эту историю, и кто придумал и рассказал ее первым, после чего такие, каким был ты, сами стали рассказывать ее друг другу... И что все это значит, и какова цель этих рассказов...
- И не смей, и не вздумай истолковать мне это! Пусть твоя правда правдивее моей - но с моей я выжил, а твоя убьет меня даже сейчас, я знаю. Не хочу - мне не по силам - узнать, что все неправда, что это рассказывали нам, чтобы мы рассказывали друг другу, самим себе, чтобы это стало нашей правдой, нашим счастьем и везеньем, что не мы, а другие упадут мертвыми на раскаленный песок при первых лучах солнца - вблизи оазиса Дари... И чтобы то, что выпало нам, казалось нестрашным. Не хочу знать, что их нет и не было, потому что столько придумали уже мы сами, ваши ученики, чтобы стало жалко не себя - их, чтобы оплакивать их как братьев, которым пришлось много хуже, чем нам, но они нас выкупили у Судьбы, потому что если бы не они, то мы... И не хочу знать, что тех, кого мы придумывали, передавая друг другу эти истории, не было никогда, - ибо они прекрасны. Не знаю я отваги большей, чем их отвага. Пусть лучше бы не было меня, чем не было их.
- Ты сам все себе сказал, - заметил Хойре.
- Нет! - засмеялся Акамие. - То, что я сам себе говорю, может быть правдой, а может не быть, как эти истории об оазисе Дари. Но если бы это сказал ты, а ты, я думаю, знаешь точно...
- А если я скажу, что это было?
- Как же я могу тебе поверить?
И Хойре так и не сказал того, что давно собирался сказать.
О друзьях ан-Реддиля
С утра в доме ан-Реддиля собрались все, кого он называл друзьями. Все. Не страшась того, что могут навлечь на себя немилость и опалу. И радовался Арьян, успокаивая их: ничто не грозит ни ему самому, ни его друзьям. А они перемигивались и подзадоривали друг друга и хозяина:
- Спой нам, Арьян!
- Спой ту, помнишь...
- Или ты робок стал, ан-Реддиль?
- Устрашил тебя повелитель Хайра?
- Или так он принял тебя, что теперь неудобно о нем говорить с друзьями?
- Кто о своем наложнике с друзьями говорит?
- Ты показал ему, что такое мужчина, Арьян?
- Что такое настоящий?
- Не ты ли теперь станешь править Хайром?
- Арьян у нас такой...
И он не знал, что ответить. Казалось - еще вчера был с ними одно. Песни одни пели, вино одно пили, разговоры вели одни.
И Арьян пел с ними?
Буйное дружество мечтающих о славе - роднее братьев.
А царь?
Что - царь! Кто меняет друзей на царскую милость, тот не всадник.
А кто смеется над беззащитным? Ведь беззащитен перед ними повелитель Хайра. Ведь не отправит на плаху бесчестящих его мальчишек. И потому беззащитен перед их похвальбой: вот мы какие, царя не боимся, и так скажем про него, и вот так еще. Всю правду.
Отца его так же не боялись?
И молчал Арьян, не смея предать ни того, ни этих. И вступиться за него не смея. Вот кто беззащитен: за кого и вступиться - бесчестье. И молчал Арьян.
- Что это у тебя, Арьян, - новая дарна?
- Ворчунью разбили.
- Покажи. Хороша! Сыграй нам, Арьян, - и спой!
- Да, ту: "Кто похитил мужество Хайра..."
- Лучше - "Укройте его покрывалом..."
- Что же ты, Арьян?!
И Арьян поднял к груди Око ночи, высоко сдвинул шнурок на грифе.
- Хотите, чтобы я спел?
- Хотим, хотим.
- Дайте вина.
И десять рук протянулись.
- Эй, не плесните, не облейте мне дарну!
Глоток, другой - отшвырнуть чашу.