5. «боялись всё и всего подряд»
Наконец-то дипломированный, я мог, как и остальные будущие участники экспедиции, готовить выездные документы.
А это оказалось самым тяжким из всего, что до этого было.
К слову сказать, самым легким оказалась медкомиссия. Даже удивился. Думал, будут тесты на совместимость, проверки на выносливость, испытания на терпеливость мало ли что я прочитал, да и нафантазировал по этому поводу, думая об экспедиции. К тому же, из-за иногда побаливавшего колена, у меня была причина волноваться за медкомиссию.
Но проверка будущих полярников ничем не отличалась от военкоматного медосмотра и медкомиссии на водительские права.
В очередях к врачам выспрашивал у опытных полярников о предстоящем. Запомнилось наставление: «Не лезь, куда не просят. А попросят, то пусть только в письменном виде».
Там же понял, что народ на станциях с юмором, и не всё так просто.
Какой-то сорокалетний мужчина спросил:
Ты фильм «Семеро смелых» видел? и после моего утвердительного кивка продолжил. Можешь его забыть. Во-первых, если на станции будет хоть одна баба, то мужики друг друга перестреляют. А во-вторых, там каждый за себя. Это не ученые, это шабашники от науки. И самое главное у каждого подвига всегда есть виноватый.
Так вот, те, кто готовил выездные документы за кордон во времена «ферросплавного занавеса», могут мои стенания тех лет и пропустить. Вряд ли они узнают что-то новое. А тем, кто мечтал бы по незнанию вернуть то, что так легко и в то же время так болезненно кануло за «горизонт невозвращения», попробую передать степень бессмыслицы и тупой непробиваемости, в которой приходилось нам жить. Окунаться в те события это как трогать слегка ссохшиеся раны. Вроде и больно, но в то же время по-мазохистски приятно щекотно.
Сразу определюсь: я за социализм. Но не за липовый. За настоящий, пусть даже с человеческим лицом. Но до него надо дорасти. И не только экономически, не только сознанием, но и душой, которую материалисты не признавали, но которой активно умели манипулировать.
Да, мы жили в стране победившей недозрелости.
Попробую объяснить. Человечество в целом и по цивилизациям в частности проходит те же этапы взросления в своем духовном, научном и производственном развитии, что и каждый отдельный хомосапиенс: первобытнообщинное младенчество, рабовладельческое детство, средневековая юность и, наконец, капиталистическая молодость. Должна когда-нибудь наступить социалистическая зрелость, но не за одну октябрьскую ночь. До нее дозреть надо и не только экономически, но, главное духовно.
А разницу между молодостью, еще несущую в себе эгоизм роста, и акмеизмом (так греки называли взрослость) я осознал в заморских странах на пути в Антарктиду. Как, впрочем, и всю выше изложенную теорию эволюции по Слесаренко, который еще появится на этих страницах.
Продолжим метафору этой теории: Ленин и сотоварищи возжелали, чтобы шестнадцатилетняя кухарка стала и мыслить, и чувствовать, и жить как сорокалетняя матрона. А чтобы никто не мешал опыту, да и чтоб подопытные не разбежались, устроили прочный занавес в виде прочно запертой границы. Некоторые утверждают, что китайская стена тоже должна была выполнять две функции. Но одну точно не смогла. Тюрки триста лет ими правили.
Не знаю, кто у китайцев отвечал за непроходимость стены, а наш занавес был во владении всемогущего КГБ. Когда в фильме «ТАСС уполномочен заявить» девчонка перечила шефу этой конторы, то мне за режиссера было стыдно: он либо жизни не знал, либо заказчика облизывал необычайно усердно.
В каждой организации, насчитывающей более тысячи сотрудников, обязательно имелся Первый отдел, который решал, можно тебе или нет представлять великую страну за ее пределами. Руководили такими отделами офицеры, обязанные иметь «чистые руки, горячее сердце» и соответственно охлажденную голову, не позволявшую ни на пункт не отступать от совершенно неизвестных нам инструкций.
Я должен был сдать в отдел университета девять характеристик, девять анкет и девять личных листков с сопроводительными письмами. Три характеристики подписывались университетской четверкой: ректор, секретарь парткома, председатель профкома и секретарь комсомольского бюро университета. Они лично меня в лицо видели в первый раз в своих кабинетах, когда подписывали бумагу. В ней утверждалось, что я классный парень, пользуюсь уважением товарищей по работе, верен идеалам строителя коммунизма и т.д., и т. п. Затем три характеристики почти такого же содержания, с коррекцией типа «пользуюсь уважением соседей», подписывали районные руководители Компартии, Советов, профсоюзов и комсомола. Но при этом уже со мной лично не знакомых. Так же, как и городские. В их характеристике я уже «пользовался уважением алмаатинцев».