Действительно, мы сможем убедиться, что абсолютная свобода спекулятивной мистики только игра больного воображения. Отсюда очевидно, насколько нелепо смешивать под термином «метафизики», как это делается с легкой руки позитивистов, метафизику интеллекта, имеющую дело с законами природы с одной стороны, и спекулятивную мистику, являющуюся порождением поля эгосистемы человека, то есть детерминированной энергии психики, с другой стороны.
Несмотря на тот факт, что изобретателем самого термина «метафизика», то есть внеприродное или надприродное, считается Аристотель, именно он превратил метафизику интеллекта в мистику материализма, сведя на нет, таким образом, открытие пифагоро-платоновской школы на долгие столетия и даже тысячелетия.
Философия Аристотеля это эклектика стихийного эмпиризма с одной стороны и становление мистики материализма с другой стороны. Если рационализм Платона в Новое время развивали Декарт, Спиноза, Лейбниц, Бэкон, Беркли, Локк, Ньютон, Эйнштейн и др. рационалисты, то мистику Аристотеля унаследовали Кант, Фихте, Гегель, Маркс, Ленин, Шопенгауэр, Ницше, Сартр, Хайдеггер и все последующее антиинтеллектуалистское направление философии.
3. МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИЗМ АРИСТОТЕЛЯ
Легко доказать, что «метафизика» Аристотеля была на самом деле мистикой, поскольку метафизика имеет дело с законами природы и врожденными способностями мышления, а мистика с воображением и софизмами. В первом случае речь о законах движения и доступе к природным энергиям, во втором случае речь идет об абстрактных количественных силах и иллюстрациях «искаженного опыта»: в точности как впоследствии делали марксисты-ленинисты. Аристотель в пику всем рационалистам, считавшим математическое знание самым очевидным врожденным инструментом мышления отказывает математике в статусе науки, по той причине, что ее выводы неизменны, и потому не могут отражать постоянно качественно меняющийся мир. Там где детерминист Спиноза жестко подчеркивал качественную неизменность мира, Аристотель подчеркивает его изменчивость, отказываясь признавать детерминированность космоса. В своем трактате «О душе» он прямо становится на точку зрения эмпириков на ум как «чистую доску сознания», на которой опыт пишет свои письмена и трактует психику как часть биологии организма.
«Таким образом, корень заблуждений ложной философии троякий: софистика, эмпирика и суеверие.
Наиболее заметный пример первого рода являет Аристотель, который своей диалектикой испортил естественную философию, так как построил мир из категорий и приписал человеческой душе, благороднейшей субстанции, род устремления второго порядка; и неисчислимо много другого приписал природе по своему произволу. Он всегда больше заботился о том, чтобы иметь на все ответ и словами высказать что-либо положительное, чем о внутренней истине вещей. В физике же Аристотеля нет ничего другого, кроме звучания диалектических слов. В своей метафизике он это вновь повторил под более торжественным названием, будто бы желая разбирать вещи, а не слова. Пусть не смутит кого-либо то, что в его книгах «О животных», «Проблемы» и в других его трактатах часто встречается обращение к опыту. Ибо его решение принято заранее, и он не обратился к опыту, как должно, для установления своих мнений и аксиом; но, напротив, произвольно установив свои утверждения, он притягивает к своим мнениям искаженный опыт, как пленника. Так что в этом отношении его следует обвинить больше, чем его новых последователей (род схоластических философов), которые вовсе отказывались от опыта»
Ф. Бэкон Новый органонПлатоновский синтез пифагорейской метафизики раз и навсегда положил в основу текучего потока Гераклита единое и неизменное сущее, логику природы, интеллект, разграничив физику и метафизику движения, как неизменное и единое с одной стороны и изменчивое и множественное с другой.
Аристотель, смешивая в своем «гилеморфизме» форму и материю, сущность и вещь, метафизику и физику возвращается к гераклитовскому потоку, к материализму, а, следовательно, к скептицизму. То, что постоянно меняется, в основе чего нет чего-то постоянного и неизменного, то, что движется хаотично, вне всяких законов познать невозможно. Аристотель говорит о движении только как о материальном процессе, а не как о движущейся материи с одной стороны и законах, обуславливающих это движение с другой: это перемещение, качественное и количественное изменение, возникновение и уничтожение. Весь длинный и нудный анализ движения в равной степени далек как от метафизики интеллекта с ее детерминированностью космоса причинными связями, так и от эмпиризма с его настойчивыми попытками ограничиваться индукцией в процессе познания.