Ну вот, а то «Не поедем, не поедем!».
Он включил музыку, и мне сразу стало спокойнее. Играло что-то медленное и очень тихо. Я откинула сиденье и нацелилась поспать, но Лысому это не понравилось:
Не спать, а то я сам усну. Только этого нам не хватало Он стал крутить ручку магнитолы, и машина наполнилась противным шипением, иногда перебиваемым музыкой. Лысому все не нравилось, а спать под это было невозможно. Я заткнула уши и смотрела, как он вертит ручку магнитолы, другой рукой удерживает руль и еще что-то беззвучно ворчит. Когда он отнял руку от магнитолы, я рискнула открыть уши.
Когда же они проснулись, кругом была темная ночь[1]. Гретель стала плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель ее утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу».
Вот сказку слушайте, довольно сказал Лысый. Хоть так не уснете.
Подходящая сказочка, заржал Бад. Скажи честно, куда мы едем?
На дачу в старый корпус. Там остров, лес
Все заржали.
Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.
И эти спят, ворчал Лысый. Вставайте уже!
Мы не спим.
Да я не вам
Лысый и в школе все время разговаривает с телевизором. Обычно это смешно, но в этот раз было как-то непривычно, наверное из-за того, что вместо телевизора было радио.
А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет».
Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
Лень, нам обязательно слушать этот бред? спросил Бад.
Поворчи у меня!
Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать. Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и недальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались небось не ускользнуть им от меня».
Леня, что мы слушаем?! заныла Флер. Ночь кругом, как-то неуютно под такой аккомпанемент.
Зато точно не уснете, зевнул Лысый.
Это всего лишь сказка, зевнул и Бад. За ним стали зевать все, пока Васька не выдал:
А я видел по телику такую ведьму. Только она всамделишняя.
В смысле не сказочная?
В смысле убивала и жрала людей. Ее в «Новостях» показывали, когда арестовали.
Прекрати!
Да ладно, она в тюрьме давно. И вообще не у нас, а где-то в другом городе, я не запомнил.
Не запомнил и молчи. Бад дотянулся и влепил ему затрещину.
А я подумала, что теперь точно не усну.
Салон уже прогрелся. Я сидела, втиснувшись между Флер и Софи тепло. Радио бубнило свою сказку, Бад с Васькой ругались, я не заметила, как все-таки уснула.
Глава II
Пристань
Проснулась от холода. Машина стояла на освещенном пятачке бетона, а вокруг была чернота. Ах да, река! Лодочная станция! Лысого не было. Растянувшись на двух передних сиденьях, спал Бад, остальные скрючились в своих креслах, кто как, и тоже дрыхли. Холодно. Значит, давно стоим. Я подумывала выйти осмотреться, но Софи так вытянула ноги, что выбраться, не разбудив ее, я бы не смогла.
Сижу. Фонари за окном освещают парковку, где кроме нас никого. От этого не по себе. И где, спрашивается, Лысый? Должно быть, ищет лодку. Ночью, наверное, трудно найти дурака, который повезет нашу компанию, вот Лысый и забегался. И чего мы не заночевали в новом корпусе! Туда хотя бы ехать не по воде.
Ужасно хотелось есть, пить, плакать и обратно в школу. Дача проклятие человечества! Лысый спрашивал, спокойно ли ночью на станции. Да уж спокойно. Ни души. Даже мошкары под фонарями не видать, как будто неподвижную картинку приклеили к окнам машины. А я любуйся. Когда Лысый придет, я услышу.