Сима с презрением посмотрела в глаза Ляле Пуле и крикнула, как бы приказала:
- Беги!
И он не мог не выполнить ее приказа, хотя еще вчера ему было решительно наплевать на то, что скажет Сима. Но то было вчера.
Ляля Пуля резко повернул голову и по-звериному впился зубами в розовую руку Завбаня. Клешня тут же разжалась, и на весь двор прозвучал вопль "старого веника". Ляля Пуля повернулся и пошел прочь.
А Завбань, прижимая к животу кровоточащую руку, кричал ему вслед:
- Хулиган! Гопник! Шпана!
Ляля Пуля шел по булыжному двору с яблоком, зажатым в руке, поглощенный своим удивительным открытием, которое он сделал мгновенье тому назад.
В тот день никто из нас не находил объяснения странному поведению Ляли Пули. А расспрашивать его было бесполезно.
На другой день Завбань появился во дворе с перевязанной рукой. Он держал раненую руку на животе, чтобы все видели, что он ранен. Он даже гордился своей раной и на расспросы отвечал коротко, словно произносил лозунг:
- Пострадал в борьбе с расхитителем казенного имущества!
А встречая Лялю Пулю, издалека грозил ему кулаком и выкрикивал:
- Ты у меня еще сядешь... Я тье под следствие подведу... членовредитель...
Но немой уже не слышал угроз Завбаня.
С того дня как в "плодоовощ" привезли "белый розмарин", с ним начали происходить перемены. Он замкнулся и стал равнодушен к нашим дворовым забавам.
Напрасно Завбань пытался поймать похитителя яблок на месте преступления и привести его в отделение - яблоки совсем перестали интересовать Лялю Пулю. Он равнодушно проходил мимо машин и подвод, груженных яблоками, и привычный запах уже не пробуждал в нем охотничьего инстинкта.
Месть Завбаня откладывалась.
Ляля Пуля как бы повзрослел, поднялся на ступеньку над нами и казался таинственным и недоступным. Часами просиживал он на скамейке перед каретным сараем, не сводя глаз с арки ворот, разглядывая входящих и выходящих.
Что стало с Лялей Пулей? Может быть, заболел? Мы не находили ответа. А потом вообще перестали обращать на него внимание.
А он не просто сидел на скамейке, не сводя глаз с подворотни. Он ждал появления Симы. И стоило ей возникнуть в полукруглой арке, как он срывался с места и спешил ей навстречу, словно хотел сообщить ей нечто очень важное. Он громыхал грубыми ботинками "на резиновом ходу", а она шла легкой походкой, словно плыла над лобастыми булыжниками нашего двора. И в руке у нее покачивался маленький балетный чемоданчик, в котором лежали туфельки-пуанты и трико.
Ляля Пуля подбегал к ней и вставал у нее на пути.
- Здравствуй! - говорила Сима.
Ляля Пуля молчал. Он смотрел на девочку, и ледяные кристаллики его радужек начинали теплеть, и в них появлялся цвет пасмурного неба или серебристой изнанки листьев тополя.
Сима чувствовала, что Ляля Пуля что-то хочет сказать ей, и некоторое время выжидательно стояла на месте, забыв, что перед ней немой. Но, не дождавшись никакого знака, уходила, едва касаясь земли маленькими аккуратными ножками.
У нашего двора - всевидящие глаза. Они очень скоро заметили причину Ляли Пулиных перемен. Ребята стали посмеиваться над немым, дразнить его. Тили-тили тесто... Но Ляля Пуля не обращал внимания на насмешки товарищей. Из немого он как бы превратился в глухого. Слова пролетали мимо, едкие шутки отскакивали от него, не причиняя вреда.
Он появлялся во дворе, но на самом деле как бы переносился в иной, удивительный мир. Он смотрел на нас и не видел своих товарищей. А наша Сима, наша обыкновенная Сима претерпела в его сознании такие изменения, что мы бы не узнали ее.
Как раз в это время у Ляли Пули появилась синяя тетрадка.
Я хорошо помню ее.