и Герасим утопит в смирительных водах Муму,
бабье лето, как юность, уйдёт по тропинке в межгрозье
и захнычет Ерёма, дождями напомнив Фому.
Только эти ветра, свет и лёгкие зиждющий воздух
Не засунуть в карман и не спрятать в шкафу про запас,
как святейшую радость иль слезоточивую прозу,
как от первой любви недосказанный тихий отказ.
Будем дни коротать мы себе доверяя не очень,
будем из ничего делать будней стремительней шаг
и смотреть за окно, в штормовые, бессонные ночи,
пропадать среди строчек и шорохов наших бумаг.
Евгений Викторович Демидович
* * *
«Свет одиночества в окне
всю ночь горит, не угасает»
(Владимир Растёгин)
Ночами светится окно
на мир взирает одиноко.
Чудовища больного оком
порою чудится оно.
Всю ночь чудовище не спит,
ворочается, жарко дышит.
На небо смотрит и на крыши,
свой набирает аппетит.
Оно потребует себе
к утру положенную жертву.
Наполни же скорей фужер твой
и не печалься о судьбе.
Нам ничего не изменить,
когда судьба дана нам свыше.
Мы можем лишь её услышать,
в руке нащупать жизни нить.
Держи её, не выпускай
из рук своих, назло ироний.
Пусть озабочен карк вороний
проблемой верного куска.
Души на лозунги не трать
водой уйдёт в песок Тобола
точнее, Леты Но оболом
стихов останется тетрадь.
Озноб проходит по спине
с ночной реки тревожный ветер.
Кого-то, может быть, приветит
свет одиночества в окне.
Разговор об искусстве
Я не писал стихи целую вечность
и потерял форму, и содержание.
Знаю, искусство не терпит простоя оно, конечно
ну а точнее, оно бесконечно. Я это знаю!
Знаю ещё, что оно уступает жизни
(в «схватке за жизнь» «не на жизнь, а на смерть»);
только не дал бы за жизнь я и свой мизинец,
а за искусство пошёл бы Хоть «курам на смех»
я бы пошёл, или на мыло шеям,
собственной шее на мыло и на верёвку
Это метафоры только меня нежнее
трудно найти и преданней той чертовке,
что называют жизнью, люблю её я!
(Речь не о той, что бьёт и имеет хватку,
жизнь как омоним жизни: зовясь любовью,
жизнь вступает лишь в схватку
со смертью и в родовые схватки).
только лишь слово. Другой разговор искусство,
есть оно, есть; и ни съесть его, и ни выпить,
и целовать его, и обнимать до хруста
также нелепо, как сахар на рану сыпать
Знает любая девочка, в юбочке и сандалиях,
раны и огурцы посыпают солью.
Не потеряться не просто в прекрасных далях
в этих глазах как озёра, как лес и поле.
В этих глазах полыхают-горят закаты,
и зажигают во встречных сердцах рассветы
Так и искусство, которого, знаю, хватит,
чтобы зажечь все светила и все фонари на свете.
Что есть искусство, которого нам не выпить,
как ни пытайся выпить его с друзьями?
Может, искусство красной подобно сыпи,
если болезнь Прекрасной подобна Даме.
* * *
В тёмной комнате может, квартиры «хрущёвки»
может, отеля на каком-нибудь Парк-авеню
мы, побросав с себя лишнее джинсы, футболки, кроссовки,
слились губами и чувствовал я как прикасаюсь к огню
Или к источнику утоляющей жажду влаги,
что спасает жизнь путнику, блуждавшему сорок лет в песках
Ты выбросила предо мною белые флаги
а я позабыл своё имя заботы свои и страх
Или то было снежной, морозной зимою,
я закрывал от ветра тебя дома шубу снимал, расстёгивал сапоги
Ты везде и во всём, ты теперь навсегда со мною
Каждый миг тебя вижу и слышу твои шаги
***
В клетках памяти обретаем мы бытие,
и для каждого клетка отведена своя
Даже если о саде неведомом нам поём
и не видим вырытых между словами ям.
На листе бумаги среди молодых могил
оставляешь след запятые былую боль
засыпаешь яму думаешь: помоги!
и тебе помогает. Ты помощи рад любой.
А под утро ты засыпаешь
глубоким сном,
словно снегом землю,
память и речь. Ты нем.
Рыхлый сон тебе сыплет за шиворот, ты же в нём