— Спроси миссис Брэйс…
Миссис Брэйс послали уговаривать Марту. Но и это не помогло. Марта была неумолима. С холодной горечью думала она об этом ребёнке, которого она не хотела и который теперь уже не нуждался в ней. Закон не требует, чтобы мертворождённых хоронили по обряду. И не надо никаких похорон, всех этих церемоний, сопровождающих смерть.
Гюи, мастер на все руки, сделал довольно изящный гробик из простых досок. Внутри его выстлали чистой белой бумагой и уложили трупик на это незатейливое ложе. Потом Гюи приколотил крышку. Поздно ночью, в четверг, Сэм взял гробик под мышку и вышел один. Он запретил Гюи и Дэви идти за ним. Было темно, ветрено. Мальчики не знали, куда ходил Сэм, пока он не вернулся и не рассказал им. Он занял пять шиллингов у Пэга Мэйсера, старшего брата Энни, и заплатил Джиддису, кладбищенскому сторожу. Джиддис позволил ему тайно зарыть ребёнка в углу кладбища. Часто потом Дэвид думал об этой могилке, которую Сэм сравнял с землёй. Он так никогда и не узнал, в каком месте она находится. Ему было только известно, что она неподалёку от участка нищих. Это ему удалось выпытать у Сэма.
Прошла пятница, настала суббота, день освобождения Роберта из тюрьмы. Марта родила в понедельник вечером. В субботу днём она была уже на ногах, ожидая… ожидая его, Роберта.
Он пришёл в восемь часов, когда она была одна на кухне и стояла, наклонясь над огнём. Вошёл так тихо, что она не заметила его, пока знакомый кашель не заставил её круто обернуться. Муж и жена в упор смотрели друг на друга, он — спокойно, беззлобно, она — с жуткой горечью, мрачным огнём пылавшей в её глазах. Оба молчали. Роберт бросил шапку на диван и сел к столу движением очень усталого человека. Марта тотчас же подошла к печке, вынула гревшийся для него обед. Поставила перед ним тарелку, — все в том же зловещем молчании.
Он начал есть, время от времени бросая беглые взгляды на её фигуру, взгляды, в которых читалась просьба о прощении. Наконец, спросил:
— Что тут с тобой приключилось, детка?
Она затряслась от гнева.
— Не смей больше называть меня так.
Тогда он понял. В нём шевельнулось что-то вроде удивления.
— Мальчик или девочка? — спросил он.
Марта знала, что ему всегда хотелось иметь дочь. И, чтобы сделать ему больно, рассказала, что дочь родилась мёртвой.
— Вот, значит, как всё вышло! — сказал он со вздохом. — Плохо тебе приходилось это время, детка?
Это было уж слишком. Марта не сразу удостоила его ответом. Со скрытым ожесточением убрала пустую тарелку и поставила перед ним чай. Потом сказала:
— Я привыкла к плохому. Хорошего не знавала с тех самых пор, как вышла за тебя.
Роберт вернулся домой в самом миролюбивом настроении, но злобные выходки жены разгорячили усталую кровь.
— Я не виноват, что всё так вышло, — сказал он с неменьшей горечью, чем та, которая звучала в речах Марты. — Ты, надеюсь, понимаешь, что меня посадили ни за что.
— Нет, этого я не знаю, — возразила она, подбоченившись и вызывающе глядя ему в лицо.
— Они хотели со мной рассчитаться за забастовку, неужели ты не понимаешь?
— И это меня ничуть не удивляет! — ответила она, задыхаясь от гнева.
Тут его нервы не выдержали. Господи, да что он сделал плохого? Он убедил людей бастовать, потому что страшно боялся за них с тех пор, как начались работы в Скаппер-Флетс. А в конце концов они же над ним издевались. Им на него плевать, — вот, допустили, чтобы его без всякой вины посадили в тюрьму. Яростное возмущение забушевало в нём, возмущение против Марты и против своей судьбы. Он размахнулся и ударил Марту по лицу.
Она не дрогнула, приняла удар с каким-то удовлетворением. Ноздри её раздулись.
— Спасибо, — сказала она. — Мило с твоей стороны. Только этого и ждала.
Роберт тяжело опустился на стул, побледнев ещё больше, чем она.